После того горького открытия она дала себе слово не рожать больше. «Гордон – мой!» – решительно заявила она. – «Он будет носить мое девичье имя!» Брентон поворчал, но уступил. Она решила ложиться спать рано и притворяться, что спит – и так каждую ночь, пока он не поймет, что она больше не хочет быть игрушкой в его руках, не хочет делить его с первой попавшейся ему под руку пассажиркой.

Ей следовало бы знать, что все это не достигнет цели. Она все еще любила его, независимо ни от чего. Его чары, его власть над ней были сильны, как прежде. В первую же ночь после ее разговора с Джимом, Брентон вошел в каюту, как только она положила ребенка в кроватку, и ничтоже сумняшеся заключил жену в объятия.

В первую секунду она напряглась, но сразу же расслабилась и прильнула к нему, сдавшись безо всякой борьбы. Когда он положил ее на нижнюю койку, она встала.

– Только не здесь! – пробормотала она и ухватилась за край верхней койки.

– Ты где-то повредила руку, любимая, – сказал он, заметив ссадину на тыльной стороне ее ладони.

– Пустяки, – хмуро сказала она. – Я, видно, ушиблась обо что-то…

Дели лежала неподвижно и смотрела в стену поверх головы мужа, в то время как Брентон гадал, что с ней такое произошло. Не мудрствуя лукаво, он пришел к заключению, что она еще не вполне оправилась после родов. Позднее все станет на свои места. Он лег поудобнее, положив голову ей на плечо, и преспокойно заснул. А Дели так и не смогла заснуть, пока не пришло время кормить ребенка.

Потянулись кошмарные годы: бессонные ночи, дни, заполненные стиркой пеленок, цыканьем на детей, которые раздражали отца, детские хвори, с которыми приходилось справляться без помощи семейного доктора.

– Трое сыновей! – сказала Дели однажды вечером, складывая пеленки на столе, стоящем в салоне. – А вместе с первым так целых четыре. Я чувствую себя, точно леди Макбет, которой муж велел приносить одних сыновей.

– Я хочу иметь дочь, – упрямо сказал Брентон, – чтобы она ходила за мной в старости.

– Более вероятно, что она выскочит замуж и уедет на край света. Но, кроме шуток, мы не можем позволить себе еще хотя бы одного – у нас просто нет места.

– Я понимаю, но что же нам делать? Все, что мы применяли, не срабатывает.

– Остается попробовать последнее средство – спать отдельно. Оно сработает безотказно.

Он посмотрел на жену с недоумением, но она сохраняла непреклонный вид. Стоило ему, однако, протянуть руку и привлечь ее к себе, как она ощутила знакомую теплую волну и восхитительную слабость во всем теле. Сопротивление не имело смысла.

– Нам надо соблюдать предельную осторожность, – сказала она чуть слышно.

– Мамочка! Горди хочет пить! – донеслось из соседней каюты, которая уже давно превратилась в детскую. Младенец, лежащий в кроватке по соседству с их койкой, закашлялся и заплакал; немного погодя плач перешел в громкий рев.

– Вот и еще один способ, – сказала она, высвобождаясь из объятий мужа. – Скоро у меня просто не будет времени на то, чтобы зачать дитя.

Она сунула ребенку пустышку и налила воды для Гордона, но когда она вошла в детскую, тот уже снова заснул. Маленький Бренни открыл глаза на свет лампы, поморгал своими длинными ресницами и сердито нахмурился. Она потрогала Гордону лоб под шелковыми белокурыми кудрями: он был горячий и влажный. Она сдернула одно из покрывавших его одеял, поцеловала Бренни и вышла. Гордону снятся страшные сны, если укутывать его слишком тепло; он просыпается с испуганными криками и долго не может успокоиться.

Дели подошла к перилам и посмотрела в тихую ночную тьму.

Теперь ей, двадцать девять лет, не увидишь как стукнет тридцать. Тридцать лет! А что она успела сделать? Что может она еще успеть сделать с тремя крошками на руках?

Она теперь почти ничего не писала. Ее переполняли идеи, замыслы, варианты композиции картин, более заманчивые, чем все прежние. Перед ней вставали необъятные засушливые просторы, тягомотное знойное лето, безоблачные небеса; они заполняли все ее существо, требовали воплощения на холсте, выражения ее собственного видения этой огромной южной страны, прежде чем оно затуманится и будет утрачено. Но времени не было, как не было и выхода.

Бывали дни, когда Дели охватывала острая потребность рисовать. Но тут раздавался плач проснувшегося ребенка и начиналась нескончаемая череда утомительных и отупляющих домашних дел, заканчивающаяся поздно ночью, когда, совершенно обессиленная, она падала на койку.

Иногда ей мнилось, что она попалась в ловушку, как многие другие люди, как ее родной отец, всю жизнь мечтавший о путешествиях. Силки, хитроумно расставленные самой Природой, выглядели так заманчиво, что она потянулась к ним по своей воле, с радостью и любопытством. И слишком поздно услыхала, как захлопнулась железная дверь и повернулся тяжелый ключ в замке.

Борта судна огородили теперь проволочной сеткой на высоту около трех футов, но Гордон, которому скоро должно было исполниться четыре года, уже начинал карабкаться на нее. Худой, подвижный мальчик с белокурой головкой унаследовал от отца волевой подбородок и прямой нос, а от матери ему достались темно-синие глаза, огромные и ласковые.

Бренни был шатеном, но в остальном полностью повторял отца: густые кудри, аквамариновые глаза, взгляд прямой, лишенный мечтательности. Он доставлял матери меньше хлопот, чем остальные. Младший, Алекс, родился слабеньким; по ночам его мучил кашель, и мать укачивала его часами, валясь с ног от усталости. Доктора ничем не могли ему помочь.