Наконец-то я стал другим человеком. Миновал день, за ним ночь — обезьянка не возвращалась. В полном блаженстве прошла неделя, потом другая, третья. Я каждый день, доктор Гесселиус, каждый день на коленях возносил Богу благодарственные молитвы. Целый месяц я был свободен, но затем чудовище внезапно явилось снова.

Зверь снова преследовал меня, но теперь злоба, раньше лишь теплившаяся под угрюмой наружностью, проявлялась куда активнее. Злоба сквозила во взгляде чудовища, в его движениях, а вскоре начала обнаруживать себя куда более серьезным образом. В остальном же все осталось неизменным.

Первое время перемена выражалась лишь в том, что зверек стал оживленнее и смотрел на меня с явной угрозой, словно вынашивал некий гнусный план. И по-прежнему не сводил с меня глаз.

— А сейчас он здесь? — спросил я.

— Нет, — ответил Дженнингс. — Его нет уже ровно пятнадцать дней — две недели и один день. Иногда он отсутствует по два месяца, однажды даже три. Отлучка его всегда превышает две недели, хотя бы на один день. В последний раз я видел его пятнадцать дней назад, значит, он может вернуться в любую минуту.

— А его возвращение, — спросил я, — сопровождается какими-либо необычными явлениями?

— Нет, никакими, — был ответ. — Просто он снова оказывается возле меня. Я поднимаю глаза от книги или поворачиваю голову и натыкаюсь, как обычно, на его горящий взгляд. Он остается со мной, пока не пробьет его час. Никогда и никому я еще не рассказывал своего дела в таких подробностях.

Он побледнел, как смерть, и то и дело прикладывал ко лбу носовой платок. Я подумал, что Дженнингс, должно быть, устал, и сказал, что с удовольствием зайду к нему завтра утром, но он возразил:

— Нет, если вы не против, я расскажу все до конца. Раз уж я начал, лучше сделать над собой еще одно усилие и закончить. Когда я разговаривал с доктором Харли, я не мог сообщить ему так много подробностей. Однако вы не просто врач, вы — философ. Вы отводите духам место, какого они заслуживают. Обезьяна существует на самом деле…

Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня.

— Мы всесторонне обсудим это. Я сообщу вам все, что думаю, — пообещал я.

— Очень хорошо. Если это чудовище существует на самом деле, то постепенно оно завоевало власть надо мной и ведет меня дальше в преисподнюю. А он говорил о зрительных нервах. Откуда ему знать, что существуют и другие нервы, связывающие нас с потусторонним миром. Да поможет мне Господь всемогущий! Вы услышите все.

По возвращении обезьяна, как я уже говорил, получила куда большую свободу действий. Злоба ее стала агрессивной. Года два назад, уладив некоторые разногласия между мной и епископом, я уехал в свой приход в Уорикшире, горя нетерпением заняться профессиональными обязанностями. Случившееся было для меня полной неожиданностью, хотя позднее я пришел к выводу, что мог бы предвидеть нечто подобное. И вот почему…

Теперь он говорил с явной неохотой, с трудом подбирал слова и часто вздыхал. Казалось, он вот-вот замолчит навсегда. Но первое начальное волнение исчезло. Он стал похож на тяжело больного, давно простившегося с жизнью.

— Сначала я расскажу вам о Кенлисе, моем приходе. Когда я уехал в Долбридж, чудовище отправилось за мной. Оно безмолвно сопровождало меня в пути, вошло следом за мной пасторский дом. Когда я приступил к службе, произошли новые перемены. Зверь задался гнусной целью нарушать все мои планы. Он отправлялся за мной в церковь, сидел на кафедре, на самом пюпитре. В конце концов он дошел до крайности: когда я читал проповедь, он вскочил на книгу и скорчился так, что закрыл собой текст. Такое случалось не раз.

На время я уехал из Долбриджа. Я обратился к доктору Хартли. Выполнял все его рекомендации. Он много размышлял над моим случаем. Похоже, я его заинтересовал. Поначалу мне казалось, его лечение приносит плоды. Зверь не возвращался три месяца. Я начал думать, что исцелился, и в полном блаженстве вернулся в Долбридж.

Путешествовал я в почтовой карете. Настроение у меня было не просто хорошее — я пребывал в полном счастье. Я излечился, полагал, от кошмарных видений и возвращался к занятию, к которому давно стремился. Стоял чудесный солнечный вечер, в воз разливался мир и покой. Помню, как, выглянув из окна, различи среди деревьев шпиль моей церкви в Кенлисе. Ее хорошо видно с того места, где небольшой ручеек, огибающий приход, ныряет в кульверт. [3] Там, где у обочины дороги он вновь показывается на глаза, стоит камень с древней надписью. Миновав этот поворот, я снова откинулся на сиденье. В уголке кареты сидела обезьяна.

В первый миг я чуть не потерял сознания, затем меня охватил ужас. Я окликнул кучера, вышел из кареты и присел на обочине, взывая к Господу о милосердии. Постепенно мною овладела глухая покорность отчаяния. В сопровождении гнусного зверя я вошел в пасторский дом. Чудовище по-прежнему следовало за мной по пятам. После недолгой борьбы мне пришлось сдаться. Вскоре я уехал опять.

— Я уже говорил, — продолжил он, — что животное проявляло некоторую агрессивность. Сейчас поясню. Когда я начинал молиться вслух или даже про себя, зверя, казалось, охватывала все возрастающая ярость. В конце концов он нагло прерывал меня. Вы спросите, как безмолвный нематериальный призрак может помешать человеку молиться? А вот как: едва я начинал молиться, как зверь оказывался передо мной и наступал все ближе и ближе.