На большом пальце Ника образовалась алая капелька. Он слизнул её, пока мужчина прикалывал к его свитеру цветок.

— Что-то я раньше тебя здесь не видел, — сказал мужчина.

— Я правда здесь живу, — сказал Ник. — А зачем нужны цветы?

— В Старом городе есть такая традиция, — объяснил мужчина. — Она появилась задолго до того, как город разросся до нынешних размеров. Когда зимний цвет цветёт на кладбище, что на холме, его срезают и раздают всем жителям города — мужчинам и женщинам, старикам и детям, бедным и богатым.

Музыка становилась громче. Ник задумался, не потому ли он стал её лучше слышать, что на нём теперь был цветок. Как будто вдалеке барабаны отбивали ритм, а повторяющаяся мелодия как будто специально была создана, чтобы шагать ей в такт.

Ник никогда раньше не гулял вне кладбища просто так, глазея по сторонам. Он брёл по улицам и не помнил ни о запрете уходить с кладбища, ни о том, что сегодня мёртвые покинули свои места. Он был весь поглощён Старым городом, когда дошёл до сквера на площади перед зданием ратуши — теперь там находился музей и туристический центр, а городской совет переехал в гораздо более презентабельное (а также более серое и скучное) офисное здание в другом конце города.

По скверу прогуливались люди, хотя в это время года там не на что было смотреть, кроме газонов, кустиков и редких статуй.

Ник завороженно вслушивался в музыку. На площадь стекались горожане — поодиночке, парами и целыми семьями. Их были сотни, и каждый из них дышал и был живым, как Ник, и у каждого был белый цветок.

«Значит, вот что делают живые?» — подумал Ник. Но он знал, что сегодняшний вечер — особенный, не как всегда.

Девушка с коляской, которую он уже видел, остановилась рядом с ним, держа ребёнка на руках и покачивая головой в такт музыке.

— А долго будет играть музыка? — спросил её Ник, но она ничего не ответила, а только улыбнулась и продолжила раскачиваться. Нику показалось, что это какая-то странная улыбка. Он понял, что девушка его попросту не слышит — то ли потому что он растворился, то ли потому что ей не было до него дела. И тут она произнесла:

— Блин, прям как Рождество! Ваще!

Она говорила как будто во сне, точно наблюдала саму себя снаружи. И она продолжила говорить — таким особенным тоном, как будто она одновременно находилась и здесь, и не здесь:

— Помню бабулину сестру, тётю Клару. Как бабуля померла, мы стали к ней ездить в гости на Рождество. Она играла на пианине и пела. Блин, как мы там объедались конфетами и орешками! Ваще не помню, что она такое пела, но вот эта музыка — это как все её песни вместе взятые, сразу.

Ребёнок, похоже, спал, положив голову на её плечо, но даже он слегка размахивал ручонками в такт музыке.

Затем музыка умолкла. На площади воцарилась тишина, немного шуршащая, как тишина падающего снега. Ночь поглотила весь шум, люди стояли тихо, без движения, и как будто даже не дыша.

Где-то неподалёку часы пробили полночь. И тогда началось.

Они неспешно спустились с холма, ступая в ногу, и потекли по улице, по пятеро в ряду. Ник знал их всех — или, во всяком случае, большинство. В первом ряду шли матушка Слотер и Джосайя Вортингтон, а с ними — старый граф, который вернулся домой умирать покалеченным в одном из крестовых походов. Рядом шёл доктр Трефузис. Все выглядели очень торжественно.

На площади послышались возгласы. Кто-то принялся причитать:

— Господи милосердный, это же страшный суд над всеми нами!

Но по большей части люди просто стояли и смотрели. Они не выглядели удивлёнными, как если бы всё происходило во сне.

Мёртвые шли ряд за рядом, пока наконец не достигли площади.

Джосайя Вортингтон поднялся по ступенькам и подошёл к миссис Каравей. Он протянул ей руку и произнёс достаточно громко, чтобы услышали все:

— Разрешите вас позвать с нами смертень танцевать.

Миссис Каравей замешкалась. Она посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, за поддержкой. Он был в халате, накинутом поверх пижамы, и в тапочках. К отвороту халата был приколот белый цветок. Мужчина улыбнулся и кивнул миссис Каравей.

— Я согласна, — сказала она.

Она протянула руку. Как только её пальцы коснулись пальцев Джосайи Вортингтона, снова заиграла музыка. То, что Ник слышал прежде, было лишь прелюдией, а теперь началась совсем другая музыка — та самая, ради которой все собрались. Мелодия как будто щекотала ступни и кончики пальцев рук всех присутствующих.

Все живые и мёртвые взялись за руки и начали танцевать. Ник видел, как матушка Слотер танцевала с мужчиной в чалме, а чиновник танцевал с Луизой Бартелби. Миссис Иничей улыбнулась Нику, беря за руку старичка, продававшего газеты, а мистер Иничей протянул руку, как равной, маленькой девочке, которая приняла её с таким видом, словно всю жизнь мечтала с ним потанцевать. Тут Ник отвлёкся от рассматривания танцующих, потому что кто-то схватил его собственную руку, и его увлекло в танец.