Отбив первый натиск царевны, он обрушился на нее сам всей своей мощью. Томирис пришлось туго. Могучий красавец Жель, золотисто-рыжий жеребец Рустама, поводя безумными глазами, храпя, роняя хлопья пены с удил, теснил широкой грудью вороного коня Томирис, которая продолжала отчаянный бой, искусно маневрируя и противопоставляя безудержному напору тиграхаудского богатыря изумительную гибкость и ловкость. Удивленный таким стойким упорством, Рустам еще больше усилил свой напор. Акинак в его руке превратился в сверкающую молнию. Томирис, скорее угадывая, чем видя, едва-едва успевала отражать, парировать град ударов, посыпавшихся на нее со всех сторон. Начало сказываться физическое превосходство Рустама. Изнемогающая Томирис держалась на одной лишь воле. Сила побеждала ловкость.

Толпа, восторженно приветствовавшая появление Томирис, а затем бурно и страстно ее поддерживавшая, теперь притихла и, затаив дыхание, следила за захватывающим поединком. Все понимали, что только чудо могло помочь царевне, и Томирис попыталась его сотворить.

Она резко осадила коня, тот, отпрянув, присел на задние ноги, а затем, посланный вперед сильным ударом пяток, взвился в прыжке... Томирис мельком увидела мощную спину богатыря и рубанула наотмашь... Опережая мысль, рука Рустама рванула поводья, удилами разорвав губы Желю: от пронзительной боли жеребец крутнулся на месте и... клинок Томирис звякнул о клинок Рустама. Это было невероятно!

Заныв от боли, безвольно повисла рука Томирис, онемевшие пальцы не чувствовали рукоятки акинака. Взметнулся в последнем взмахе меч Рустама, и, как всегда, грозный воин вонзился взглядом в противника, чтобы испытать высшее наслаждение победителя — видеть налитые смертной тоской жалкие глаза обреченной жертвы. Но увиденное заставило его судорожным усилием удержать разящий удар. Эти огромные миндалевидные глаза не были наполнены страхом и ужасом, а в упор сверлили Рустама, выражая гнев, ненависть и... презрение! Не о пощаде молили эти глаза, а гневно кричали — "убей!". И Рустам понял, что для Томирис поражение страшнее смерти. Но теперь молодой тиграхауд не торжествовал свою победу, потому что видел, что перед ним не враг, которого надо сокрушить, а юная девушка. И быть побежденным этой красотой, быть может, большее счастье, чем он испытывал в своих бесчисленных победах. Рустам внезапно отбросил в сторону акинак и гортанно вскрикнул. Фарнак — молочный брат и телохранитель царевича, с силой бросил свое копье, и Рустам, не глядя, ловко поймал его на лету.

Все замерли от неожиданности. Тревожно подался всем телом вперед сидящий на троне Спаргапис. Застыла озадаченная Томирис.

Могучий богатырь, продолжая неотрывно глядеть в глаза девушки, которые, как ему казалось, вобрали в себя всю синеву небес, подъехал к ней почти вплотную и, вздыбив коня, склонил коня перед царевной.

Люди тяжело перевели дыхание и одобрительным гулом нарушили степную тишину. Массагеты по достоинству оценили рыцарский жест, с которым царевич признал себя побежденным. Но в следующее мгновенье ликующий вопль взвился в поднебесье — юная дочь Спаргаписа, расстегнув, бросила к копытам Желя свой девичий пояс, объявляя Рустама своим избранником.

Томирис продолжала смотреть на спящего Рустама. Поднялась. Вздохнула и громко, решительно сказала: — Как "что делать"? Воевать и победить!

За сто лет до рождения Томирис у подножия Черных гор, близ святых могил предков, собрался совет вождей и старейшин всех сакских племен и родов. Собрать этот совет стоило неимовернейших трудов и усилий, так как вся сакская степь была в огне раздоров и междоусобиц. Массагеты громили и разоряли кочевья сколотое, угоняли друг у друга скот караты и дербики, в кровопролитную схватку вылилась многолетняя тяжба между могучими и задиристыми аланами и многочисленными и воинственными тохарами, самовольно занимали удобные и надежные зимовки аугасиев более сильные абии, шла упорная распря из-за водопоев между асиями и атиями, враждовали апасиаки и сакараваки... Суровая необходимость заставила вождей нескольких племен найти общий язык между собой и договориться о созыве подобного совета. Но когда он все-таки состоялся, то оказалось, что собрать вождей и старейшин — это еще не самое трудное и главное дело. Сыпались взаимные попреки и оскорбления, более благоразумным приходилось разнимать буйных вождей, бросавшихся друг на друга с обнаженными акинаками, чуть ли не силой стаскивать с коней оскорбленных и обиженных, стремившихся покинуть этот сумасшедший совет. После долгих споров, криков, ссор и примирений вожди племен пришли к решению объединить всех саков под единым началом. Страсти разгорелись с новой силой. Наконец, после долгих интриг и раздоров, смертельно уставшие и охрипшие отцы сакских племен и родов согласились вручить верховную власть над степью и тамгу вождя вождей — Ишпакаю, богатырю и великому воину.

Очень скоро Ишпакай понял, что удержать в повиновении эту грозную степную вольницу невозможно, если ее не объединить общей целью. И он, соблазнив кочевников заманчивой картиной богатств и славы, повел свои орды в дальний и тяжелый поход.

Когда в странах Передней Азии распространились слухи о каких-то кочевниках, явившихся не то с севера, не то с востока и называвшихся то ли ишгузы, то ли саки, то ли скифы или еще каким-то варварским именем, этому не придали особого значения. Мало ли пришельцев видели в этом благодатном крае, а где они? Растворились бесследно в людском море, не оставив в памяти даже своих имен. К тому же на пути этих диких и никому неведомых племен стоит несокрушимой преградой грозная Ассирия — госпожа всего Востока!

Грозная Ассирия оказалась не такой уж непреодолимой преградой для этих дикарей, и прорвавшиеся ишгузы, словно ураган, пронеслись по всей Передней Азии. Они топтали копытами своих коней цветущие поля и нивы, приводя в упадок земледелие — основу жизни этого края. Их стрелы не знали промаха, а зверино-дикий вой наводил ужас и сеял страх. Самые могущественные и богатейшие страны мира трепетали перед этой необузданной силой. Пророки народов Передней Азии предрекали гибель всему живому от этих страшных и беспощадных кочевников, которые "...держат в руках лук и стрелы. Их голос шумит, как море. Они мчатся на конях, выстроившись, как один человек, чтобы сразиться с врагом, и никто не может противостоять им!» <… Держат в руках лук и стрелы. Их голос шумит, как море. Они мчатся на конях, выстроившись, как один человек, чтобы сразиться с врагом, и никто не может противостоять им!» - слова пророка Иеремии.>

Но ишгузы не собирались уничтожать государства и города этого края — источники обогащения. Опытные скотоводы — они понимали, что с зарезанной овцы больше не сострижешь шерсти и не выдоишь сладкого, жирного овечьего молока. Их мало интересовали взаимоотношения народов, они не вмешивались во внутренние дела и государственное устройство стран, в пределы которых вторгались. Все они, большие и малые, были лишь объектом для грабежа и сбора дани. Они и здесь вели себя, как в своей степи: ограбив и выворотив наружу, словно пастбище, одну страну, они внезапно снимались с места и вскоре хозяйничали уже в другом месте, нередко весьма отдаленном от прежнего. Не говоря уже о племенной знати, которая жила во дворцах, окруженная гаремами и многочисленными рабами, рядовая масса кочевников, развращенная мародерством и грабежом, тоже не помышляла о возвращении на родину к своим задымленным кибиткам, табунам и суровым будням кочевой жизни.