— Ну хорошо, хорошо. Иди!

После ухода Схотипиебра фараон долго молчал, а потом с горечью сказал:

— А каким был скромным, честным, работящим. Когда успевают? Ну не успеешь возвысить человека, как он гибнет прямо на твоих глазах. Воздух в царском дворце гнилой, что ли? Настоящая отрава, я тебе скажу! Ну просто не знаю, на кого опереться, кому верить? — повернулся к Фанету. — Вот тебе можно верить?

— Не-е-е знаю... — растерянно протянул грек.

— Вот то-то! А за ответ спасибо — не вилял! Скоро увижу тебя в бою, и, верю, не подведешь. А война предстоит тяжелая, да ты и сам знаешь. Персы!

— Царь, теперь, когда нет Кира, будет легче. Камбиз тебе по зубам.

— Вот то-то и страшно, что Кира нет. Победил бы Кир, сменился бы царь, а Египет остался. А если победит Камбиз? Мне за мою страну страшно становится... Не-е-ет, я буду драться с Камбизом до последнего издыхания, драться, пока моя рука будет в состоянии держать меч и в жилах останется хоть капля крови. До последнего смертного вздоха! А для вас, мои греки, я ничего не пожалею. Еще ни один царь вам столько не давал, сколько дам я. И не потому, что не знаю цену деньгам и мне некуда их девать, нет, я им цену знаю и каждый грош вырывал зубами, наживая себе смертельных врагов. Но если я проиграю войну, то зачем оставлять столь трудно нажитое добро врагу, а если выиграю, то у меня будет все награбленное персами золото — хоть купайся в нем! А семью ты все-таки привези, Фанет.

И хотя Фанет не обиделся на недоверие Амасиса, фараон все же добавил:

— Иония и Кария принадлежат Персии, и Камбиз не пощадит твою семью, так что привози, здесь ей будет спокойней.

В Пасаргадах

Пасаргады погрузились в траур. Приближался торжественный кортеж с прахом великого Кира. Спешно был приготовлен временный склеп, и в то же время тысячи рабов, не зная отдыха, сооружали мавзолей для вечного успокоения беспокойного в жизни царя.

По велению Камбиза было объявлено, что похороны продлятся сорок дней, поминки — год, траур — три года.

Камбиз восседая на троне и вперив свои пронзительные глаза в Гобрию, слушал его.

— Царицу в отсутствии гостеприимства не упрекнешь, но приняла она нас сдержанно. Выдать прах покойного согласилась сразу, но, криво усмехнувшись, сказала: «Царь персов, посол, пошел на нас войной, а поэтому, прости, что голова отделена от туловища. В бою мы не различаем, где царь, а где просто воин, и в том и в другом мы видим врага и уничтожаем его!» Мы узнали, мой повелитель, что у Томирис сейчас война с Зогаком — царем тиграхаудов. Она вышла замуж за Скуна и поддерживает Сакесфара — своего свекра, брата покойного царя Кавада и дяди богатыря Рустама и самого Зогака...

— Ну это понятно! — нетерпеливо перебил Камбиз. — А вот надолго ли завязла царица в тиграхаудской трясине?

— Нет, великий царь царей, не надолго. Когда мы уезжали, как раз возвращались массагеты царицы из похода на тиграхаудов. Мы узнали, что разбитый Зогак скрылся с кучкой воинов в горных ущельях и новый царь тиграхаудов Сакесфар, отправив войска Томирис домой, решил справиться с племянником собственными силами. Далеко метит царица Томирис, великий царь царей, Сакесфар уже не молод, а Скун, муж Томирис, его наследник... Но Томирис на Персию сейчас не пойдет...

— Почему ты засоряешь наши уши ложью? Зогак свергнут, и руки Томирис развязаны! Мало того — царица может бросить на нас объединенные силы массагетов и тиграхаудов!

— Разве я осмелюсь, о великий, засорять твое золотое ухо грязью лжи — скорее вырву себе язык! Нет, царица не пойдет на твою великую державу — неспокойно у нее во владениях. К нам в посольский шатер наведывались некоторые вожди... кое-кто ищет дружбы с нами, мой повелитель.

— Кто?

— Вождь тохаров Сухраб и вождь усуней Михраб, великий царь царей. Правда, и сама царица сказала нам, что не войны она хочет с нами, а мира, но я подумал, это просто слова...

— Глупец! — Камбиз вскочил с места, — Вместо того чтобы отнимать наше драгоценное время всякими разговорами о дядьях, племянниках и каких-то вонючих вождях, ты бы сразу передал нам слова царицы! Вот что главное, а остальное... — Камбиз пренебрежительно махнул рукой и, сев на место, продолжил: — Теперь мы спокойны. Царица Томирис, подобно нам, подлинный повелитель на троне, и мы верим нашей сестре.

У всех придворных разом вытянулись лица. Высокомерный Камбиз, царь с головы до ног и до самых кончиков пальцев, назвал царицу диких кочевников — сестрой!!

Камбиз обвел всех тяжелым взглядом и злобно ощерился.

— О, кажется наши слова оскорбили слух присутствующих? Вам не по душе то, что мы сказали? Мы — ваш господин и повелитель? Безмозглые и самодовольные ослы! — взорвался Камбиз. — Вы трясетесь от страха от одной мысли о вторжении царицы Томирис и смеете ее унижать? Вы думаете, что, умаляя царицу массагетов, вы возвышаете себя? Ошибаетесь! Она царица — а вы кто? Вы просто прах у подножия трона и жалкие рабы! И не вам, рабам, судить царей! Мы, цари, подсудны только богам! Глупцы, неужели вы не понимаете, что, умаляя царицу кочевников, вы тем самым умаляете величие нашего отца, великого Кира, который поднял вас, персов, из праха и вознес до самых небес — дав власть над всем миром? Нет, наш великий отец погиб в борьбе с грозным и достойным противником! И мы, царь царей, царь четырех стран света и отрасль вечного царства, объявляем, что считаем повелительницу степных кочевников царицу массагетов Томирис — особой могущественной и равной нам!