Фрада

Окруженная пустынями Маргиана предстает сказочным оазисом. Богатые виноградники являются для той поры наиболее ярким признаком плодородия земли. А в Маргиане встречались виноградные лозы, ствол которых с трудом могли обхватить двое мужчин и гроздья которых достигали длины в два локтя! Персидские цари были готовы скорее пожертвовать Парфией, Гирканией, Каспианой и даже Арменией, чем этим удивительно плодородным краем. Но на этой богатой земле жили в своем большинстве очень бедные люди, так как дань с этого благодатного края взымалась огромная — много больше, чем с других подвластных Ахеменидам стран, за исключением Вавилона и Индии. Даже Египет платил меньше, чем Mаргиана. Поэтому с вполне понятным воодушевлением был воспринят маргианцами указ благородного Бардии об отмене на три года податей и воинской повинности. И не только бедными, но и состоятельными, потому что вместо казны персидского царя огромная прибыль стала оседать в сундуках местных богачей — торговцев и ростовщиков. Весть об убийстве благородного Бардии всколыхнула всю Маргиану. Наступило время тревожного ожидания. По-прежнему жить уже никто не хотел. Достаточно было искры, чтобы запылал пожар. И случай высек эту искру.

Началось все на базаре. Но сначала было все, как всегда. Гудел южный базар. В тысячи голосов. Ибо кричали все. Купцы, погонщики, водоносы, нищие, продавцы, покупатели и просто любопытствующие. Все это слилось воедино. Базар гудел, толкался, кишмя кишел, качаясь из стороны в сторону и взметая пыль прямо в поднебесье. Разнообразие запахов щекотало ноздри. Все старались перекричать не только друг друга, но и, казалось, весь базар в самозабвенном азарте. И вдруг, хотя этого поначалу и не заметили, в одном месте базар притих. Потом в другом месте оборвался шум, в третьем... И вот весь базар словно оцепенел, и только ослы заревели "иа-иа-иа", удивившись внезапно наступившей тишине. Парализующее впечатление на базарный люд произвело появление... сборщиков податей и пошлины. После указа царя Бардии они, зная о чувствах, которые к ним испытывает народ, как-то незаметно исчезли из глаз неведомо куда. А вот теперь неведомо откуда, словно из-под земли, выросли и, по-хозяйски раздвигая онемевшую толпу, направились в торговые ряды. Когда прошла оторопь, народ задвигался и негодующе зашумел, загудел, взорвался криками. Но сборщики, привыкшие ко всеобщей ненависти, и бровью не повели. Они и не пытались добиваться всенародной любви к себе. Что в ней? Из нее одежды не сошьешь. Пусть ненавидят, пусть боятся, но пусть исправно платят подати и пошлины, вот тогда не только одежду можно сшить, но и свой бездонный карман набить.

Когда горшечник Фрада отказался уплатить пошлину, ссылаясь на указ царя Бардии, кривой, а потому особенно злобный сборщик вытянул горшечника плетью со словами: "Вот, тебе мой указ, скотина!" Вспыливший Фрада не пожалел свой самый лучший и самый звонкий кувшин и опустил его на голову кривого сборщика со словами: "Возьми его себе, кривой шакал!" Ко всем своим достоинствам кувшин обладал еще и увесистостью, а поэтому сборщик рухнул наземь, обливаясь кровью.

— Бей, сборщиков! Бей, шакалов! — завопил распаленный Фрада.

— Бей, персов! — подхватили клич люди.

— Кроши богачей! — заревел народ.

Базар смешался в один клубок. Майдан застонал. Крошили все: лавки, горшки, сворачивали скулы, разбивали носы... К базару со всех сторон сбегались все новые и новые толпы народа. Разбив и разрушив все, что можно было разбить и разрушить, разгоряченная толпа выплеснулась из базарной площади и лавиной, заполняя улицы, проулки, двинулась по городу, сметая на своем пути дома персов и зажиточных граждан....

— Фрада! Ты поднял народ — восстала вся Маргиана. Ты должен вести народ и дальше. Народ требует этого. И мы, старейшины, посоветовались тут и решили: быть тебе царем!

— Да вы что, почтенные, с ума свихнулись? Да какой же из меня царь? Опомнитесь!

— А чтобы все было как надо, то впредь тебе именоваться Афросиабом, потомком древнего рода Афросиабов, ведущего себя от первого царя Афросиаба.

— Да вы и впрямь спятили, почтенные! Да какой же я потомок царя Афросиаба, если вы сами ежедневно видели, как я вот этими руками мешу, леплю, а затем обжигаю горшки? Не срамитесь, добрые люди, да и меня не срамите. Родился я Фрадой, Фрадой и умру.

И, несмотря на все уговоры, Фрада наотрез отказался менять свое имя. Правда, все же уступил в другом — неохотно, но приняв царский титул.

Во время избиения персов сатрап Маргианы Гистасп, отец Дария, охотился в поймах реки Мургаб и благодаря этому сумел избежать смерти в первые же дни всенародного бунта. Получив весть о возмущении своих подданных, Гистасп поспешил в Мерв — престольный город своей сатрапии. По пути к нему присоединились уцелевшие придворные из его свиты и немногочисленные сарбазы, избегнувшие кары маргианцев. Теперь, когда для Гистаспа прояснилось, что это не просто возмущение его подданных, а всенародное восстание, он ужаснулся своему первоначальному решению ворваться в Мерв и силой подавить мятеж. Он сам лез в пасть хищного зверя! Гистасп со страхом осознал, что положение его просто гибельное, и не видел никакого выхода. Уйти за пределы Маргианы невозможно — кругом бунтовщики, и все пути перекрыты, взять Мерв — сил маловато. И в это время один из сарбазов, одним из последних присоединившихся к своему господину, сообщил Гистаспу, что цитадель крепости Мерв не занята повстанцами и можно было бы... Гистасп, не дав сарбазу договорить, поднял свой отряд и быстрым маршем двинулся в путь. Встречные толпы мятежников, плохо вооруженные, больше криками старались напугать отлично вооруженных сарбазов сатрапа, не решаясь вступить с ними в бой. И Гистасп, воспользовавшись неразберихой, царившей в рядах повстанцев, сумел беспрепятственно занять цитадель города Мерв и укрепиться в нем, предусмотрительно запастись едой и питьем.

Спохватившись, повстанцы во главе с Фрадой начали осаду цитадели.

Стихия слепа, и иногда она возносит не того, кого надо. Фрада был хорошим человеком и честным тружеником. Люди знали его, любили, верили ему, провозгласили своим вождем и пошли за ним. Но Фрада мог быть добрым правителем, справедливым судьей, но не вождем, ведущим людей в кровавый бой. Он не обладал боевым опытом старого сарбаза Вахъяздата, не был таким жестоким и неистовым фанатиком, как Фравартиш, который ради своей цели — возрождения великой Мидии — был готов шагать по трупам и перерезать горло собственному отцу, если понадобится, без всякого трепета и колебания.

Время шло, а опьяненные легкой победой и добытой свободой предавались ликованию и упускали одну возможность за другой окончательно покончить с укрывшимися в цитадели персами и сатрапом Гистаспом. Что же еще надо? Маргиана свободна, во дворце сатрапа сидит свой царь Фрада, к которому можно обращаться попросту, без придворных затей.

К Фраде привели перехваченного гонца. Гонец был от Дария и держался высокомерно. На расспросы отвечать отказался наотрез. Пришлось прибегнуть к пыткам. Когда раскаленный прут прожег спину до самой кости, гонец взвыл и, брызгая слюной, натужно заговорил. Вести оказались плохими — хуже некуда. В Маргиану, на выручку Гистаспу шел с большим вышколенным войском сатрап Бактрии перс Дадаршиш, а из Вавилона, наконец вняв призывам отца, быстрым маршем со своими отборными "бессмертными" двигался сам Дарий. Надо было, пока они не подошли, срочно брать цитадель с укрывшимся в ней Гистаспом, отцом Дария, засевшим, как заноза в пятке, — ни ходить, ни ступить не дает.