Венера. Архаизмы

Аннотация

Экипаж «Тахмасиба» снова на Венере. Именно их подвигом, их потом и кровью здесь появились города, дороги, ведется добыча необходимых Земле полезных ископаемых. Но новому поколению этого уже мало. Они не хотят прятаться от суровой природы Венеры под купола и в скафандры. Они хотят засадить её садами.

Глава, не вошедшая в состав «Стажеров».

Аркадий Стругацкий Венера. Архаизмы Юра стоял рядом с Жилиным, глядел на Памятник Первым, и ему казалось, что он прокрался в фильм о завоевании Венеры. Ему даже было немного не по себе, словно он был самозванцем и не имел никакого права находиться вблизи людей, которые первыми здесь высадились, перед грубо обтесанной базальтовой глыбой, на которой застыли обломки легендарного танка, погибшего в атомном взрыве, под низким небом, по которому неслись вечные багровые тучи. Такое чувство испытывает, наверное, мальчишка, наткнувшийся где-нибудь в роще под Брянском на забытую ржавую пушку, вросшую лафетом в землю. Сразу же начинает работать воображение, и перед глазами мелькают в бутафорском дыму мужественные профили из кинофильмов. Они стояли так посередине широкой квадратной площади довольно долго, глядя на надпись, вырубленную в базальте. По площади мела стремительная, легкая, как дым, поземка, красные отсветы лежали на низких куполах зданий, слабо, но настойчиво отдавалась в ногах далекая дрожь Голконды. Первым зашевелился генеральный инспектор. Он поднял руку, стряхнул с плеча черно-серый пепел и на негнущихся ногах направился к ракетомобилю. У ракетомобиля он остановился, откинул дверцу, но не полез в кабину, а обернулся и удивленно-обиженно позвал: — Ну что же ты… э-э… Иван? Жилин торопливо сжал Юрину руку выше локтя, кивнул ему за прозрачной стенкой шлема и побежал к Юрковскому. Юрковский сухо сообщил: — Алексей… э-э… Мы поехали. — Поезжайте, — сказал Быков. — Жилин! — Слушаю вас, Алексей Петрович. — Помните… — Тут Быков повернул голову, и Юра увидел на его лице безрадостную усмешку. — Помните, что вы сопровождаете генерального инспектора. — Я бы попросил, Алексей, — сказал Юрковский. Он кашлянул и головой вперед полез в ракетомобиль. Жилин влез вслед за ним и захлопнул дверцу. Из-под машины взлетело облачко черной пыли. Блеснул язык голубого пламени. Узкий, остроносый, как торпеда, ракетомобиль подпрыгнул, развернул короткие чешуйчатые крылья, ринулся через багровое небо к куполам на другом конце площади и исчез. Ай да Жилин! — Пойдем, Михаил, — негромко сказал Быков. Он стоял за спиной Михаила Антоновича и смотрел, как под прозрачным колпаком спецкостюма мелко трясется лысая голова старого штурмана. — Пойдем, — повторил Быков. — Сейчас, Алешенька, — сдавленно пробормотал Михаил Антонович. — Одну минуточку еще… Он постоял перед Памятником еще немного, затем всхлипнул, повернулся и побрел, загребая башмаками, к вездеходу. Водитель почтительно соскочил навстречу и придержал люк. — Пойдемте, стажер, — сказал Быков. Комендант города Порт-Голконда выделил им великолепный пятиосный вездеход и прикомандировал водителя. Даже Юре было известно, что это неслыханная честь — на венерианских базах постоянно не хватало транспортных средств, людей и многого другого. Но Быкову эта честь была оказана то ли потому, что капитан «Тахмасиба» был старинным другом генерального инспектора МУКСа, то ли потому, что Быков был капитаном «Тахмасиба». — Сядете рядом с водителем, — приказал Быков. Он с кряхтеньем полез на заднее сидение к Михаилу Антоновичу. Юра прыгнул за ним, водитель положил пальцы на пульт управления и, полуобернувшись, вопросительно поглядел на Быкова. — Шоссе номер три, — сказал Быков. — На северо-запад. Знаете? — Знаю, Алексей Петрович, — ответил водитель. — Берег Ермакова? — Да. Берег Ермакова. Водитель нажал на клавиши. Вездеход мягко, без толчков тронулся, пересек площадь, свернул в широкий проезд между низкими плоскими зданиями и выкатился на стеклянное шоссе. Открылась ровная, как стол, черная пустыня. Далеко впереди, у горизонта, она скрывалась в тусклом лиловом мареве, пронизанном смутными вспышками. Первые километры проехали в молчании. Юра сосредоточенно глядел на отсвечивающую красным блеском прямую ленту шоссе, бегущую под колеса вездехода. Затем водитель задумчиво спросил: — А не познакомиться ли нам? Юра с любопытством поглядел на него. Водителю было тоже не больше двадцати лет, у него было смуглое живое некрасивое лицо, и не знакомиться у Юры не было никаких оснований. — Меня зовут Юрий, — сказал Юра. — Бородин. — Меня зовут Василий, — сказал водитель. — Горчаков. Сын Иванович. — Рабочий? — деловито спросил Юра. — Рабочий. Сервомеханик. — А я — сварщик, — сообщил Юра. Водитель изумленно поглядел на него. — Как сварщик? Вы же стажер. — Это я как бы стажер, — доверительно сказал Юра. — На самом деле я сварщик. Вы давно здесь? — На Венере? Скоро два месяца. Мне скоро сменяться. Что-то широкое и темное соскользнуло с низкого красного неба, пересекло дорогу и скрылось в пустыне. Юра привстал. — Что это? — взволнованно спросил он. — Живность какая-нибудь? Василий помолчал, включил яркую фару и ответил: — Не знаю. Возможно, действительно живность. С болота залетает тут всякое. На болоте этих тварей черным-черно, как черна ворона. — Птицы? — Почему именно птицы? Я же говорю — никто не знает. Да нужды нет, и так обходимся. Юра презрительно сказал: — А надо бы знать. — Мы здесь не для этого, — веско сказал Вася. — Мы здесь для того, чтобы работать. Юра огорченно пожал плечами. Его всегда огорчали нелюбопытные люди и люди без фантазии. Не интересоваться такими предметами, как живность на иной планете, представлялось ему признаком духовного убожества. Василий Горчаков сын Иванович, словно оправдываясь, пояснил: — В свободную охоту нас не пускают, это только биологи на болота таскаются. А мы — до Голконды и обратно. Как-то несколько человек сходили на болота, не послушались — так их, добрых молодцев, того… выше дерева стоячего. — Что? — не понял Юра. — Ну… наказали, стало быть, по нагому телу, рассекли белы бедра до черна мяса… — Не понял, — честно сказал Юра, отогнав с некоторым затруднением от себя мысленные зрелища телесной расправы. — Короче, сразу с аттестацией вернули на Планету. — Почему сразу так нельзя сказать? — возмутился Юра. Водитель только улыбнулся. Юра сердито замолк. Дорога была пустынна, только раз навстречу промчался такой же вездеход, мчавшийся со страшной скоростью на четырех колесах. Остальные шесть его колес были поджаты. Под прозрачной броней кузова Юра успел заметить плотные ряды каких-то блестящих цилиндрических предметов. — Что это он повез? — спросил за спиной Быков. — Готовую продукцию, Алексей Петрович, — ответил Василий. — Упаковка странная какая-то… — Это недавно введено, — сообщил Василий. — Транспортировка в глубоком вакууме. Необычайно удобно. В возгоненном состоянии. — А, — сказал Быков. — Я слыхал. По тону водителя Юра понял, что водитель весьма уважает Алексея Петровича и преклоняется перед ним. Объяснения он давал каким-то виноватым тоном, словно ему было неловко, что он знает больше, чем прославленный Быков. А ведь что в нем такого? — подумал — в сотый раз — Юра и поглядел в овальное зеркало над ветровым щитом. Быков сидел, откинувшись на спинку сидения, и смотрел вправо, в черную курящуюся пустыню. Кирпичное лицо его было спокойным и угрюмым. А ведь он смотрел на черные дюны, через которые двадцать лет назад, израненный, умирающий, тащил на себе Юрковского. Не было тогда здесь ни этой блестящей дороги, ни города под гибким прозрачным куполом, ни мощных машин, работающих где-то впереди, на дымных берегах Голконды… только сгоревший транспортер был уже тогда, и в нем обгорелый труп командира экспедиции. А разве скажешь про Быкова, что это — Быков? Ни за что. И артист в кино, который играет его — это высокий стройный человек с мужественным профилем… Такой какой-то особенный человек, ни на кого не похожий, всех вдохновляющий, заражающий мужеством, ведущий… Вот это слово: человек с внешностью ведущего. А у Быкова внешность не ведущего. Скорее ведомого. Да и повадки тоже. Поставить рядом Жилина и Быкова и спросить: кто из них волевой командир прославленного корабля, вершитель подвигов? Сразу скажешь: Жилин. И никто не поверит, что Жилин не просто подчиняется Быкову, как капитану, не просто уважает Быкова, как мастера и героя, а еще и изучает Быкова, словно учебник. И сам Юра еще до сих пор не понимает, что можно такого изучать в Быкове, если рядом находится его великолепный старый друг Юрковский, и однако же разве не Юрковский то и дело выдает свое уважение и преклонение перед Быковым, хотя почти ни в чем не соглашается с ним? Или все дело в том, что артист играл героя старого времени, не эпохи покорения космоса, а Быков — герой нового времени, не романтическая фигура вроде Юрковского, выделяющаяся на любом фоне, а фигура незаметная, сливающаяся с другими людьми, и тем не менее ведущая этих людей, и в то же время черпающая у этих людей силы. — Сворачивайте вправо, — сказал Быков. — Да, это где-то здесь, — пробормотал Михаил Антонович. Юра огляделся. Вездеход сворачивал на холмистую равнину, которую, словно сухой горелый лес, обступали острые колонноподобные скалы. Обломки каменных глыб причудливой формы виднелись повсюду, полузасыпанные черным прахом. Вездеход скатился в расщелину. Интересно, какой видят Венеру Михаил Антонович и капитан? Для меня это мрачная злобная пустыня, черное со зловеще-багровым, работа — да что там, просто само пребывание в этом аду — уже подвиг, акт бессмертной славы. Я смогу похвастать: я был на Венере. Там страшнее, чем в пустом пространстве Вселенной. Там черная радиоактивная пустыня, и багровое адское небо, и бездушное непрерывно работающее железо, и горстка людей, прячущихся под прозрачными и непрозрачными укрытиями от угарного газа, от смертельной радиации, от пятисотградусных температур. И я там был и даже совершил поездочку по стеклянной дорожке, которая ведет в самое пекло. В самом пекле я, правда, не был, туда меня не пустили, туда пускают только механизмы, но зато я видел каменные зубы Венеры и смотрел, как великий капитан стоит среди этих зубов и вспоминает минувшие дни. Итак, как же видит Венеру капитан? И, скажем, Михаил Антонович? Про Васю говорить не будем, он видит ее так же, как и я, и ужасно гордится своей смелостью и своими мужественными друзьями. Хотя люди здесь сменяются каждые три месяца. Итак, что видят Быков и Михаил Антонович? Если идти по стеклянной дороге на север, выйдешь к берегам Дымного моря. Его показывали в кино — чудовищная каша вздыбленного праха, дыма, паров, атомных вспышек. На берегах Дымного моря неутомимо работают всевозможные агрегаты. Они грызут, жуют, глотают прах Голконды, их утробы переваривают и рождают драгоценное сырье, которое в баках глубокого вакуума отправляют на Планету. Как фамилия инженера, который получил первую премию МУКСа за универсальный агрегат? Впрочем, неважно… Так вот, на севере лагерь машин. Где-то среди машин ползают титановые черепахи с рабочими. Они следят за машинами и сменяются через два часа. Вообще работа на Голконде идет непростительно осторожно — в двенадцать смен, с трехкратным запасом безопасности. Да… Рабочие в титановых черепахах. Веселые молодые ребята, вроде меня. Так. А если пойти по стеклянной дороге на юг, вернешься в город. Тебя впустят через шлюз, дезактивируют твое облачение, ты вернешься в подземную гостиницу (мимо базальтовой глыбы с надписью «Первым»), поужинаешь, напьешься чаю или каких-либо соков и ляжешь отдохнуть. И рядом с тобой будут веселые молодые ребята, и клубы, и оранжереи, и концертный зал, и библиотека, и все такое… правда, в двух шагах от черно-красного пекла. Вот и вся разница. Я вижу пекло и ужас, а Быков видит машины, дорогу, город с читальнями. Там, где сейчас дорога, он полз на карачках, спасая друга и спасая огромное предприятие. Там, где он сейчас стоит, тяжело ворочая головой, он потерял одного из своих товарищей, там, где сейчас гостиница с соками, там он выл от нестерпимой жажды и кусал себе язык, чтобы не выпить последний глоток воды в термосе. Честно? Все честно. Но я все равно прав. Мне здесь не нравится, и я все равно прав, хотя тут же стоит Быков, подвигом которого выросли на Голконде города. А мне теперь мало этих городов, мне нужна здесь зелень садов, синее небо и много чего еще, чтобы люди не прятались под землею… Ага, вот оно, что самое неприятное. Этого не было даже на Марсе. Раз человек пришел куда-нибудь, он должен добиваться того, чтобы ходить во весь рост. Быков и Михаил Антонович медленно пошли прочь от вездехода, обходя гранитные валуны и остроконечные торчащие скалы. Вася и Юра остались у вездехода. Водитель с любопытством вертел головой, осматривался. — Ты что, в первый раз здесь? — спросил Юра. — Да считай, что в первый, — ответил тот. — Два месяца назад ездил сюда… вернее, дальше к востоку… ставили автометеостанции, и с тех пор не был. Неприятное место, правда? Юра усмехнулся. Точно такие же слова на этом самом месте произнес Богдан Спицын в фильме о завоевании Венеры. — Ты скоро обратно на Планету? — спросил он, помолчав. — Да, — сказал Василий. — Через месяц-полтора. Мне экзамены сдавать пора. — А потом? — Вернусь, может быть, — неуверенно сказал водитель. — Да у нас мало кто возвращается сюда. — Почему? — С одной стороны… — Василий подумал. — Понимаешь, работа здесь не очень интересная. Производство налажено, с новинками работают только производственники, а у остальных рутинная наладка приборов — и все. Экспедиции нам запрещены, это специальные люди прилетают. Скучно, друг мой добер молодец. А с другой стороны, большая очередь добровольцев на Земле. Годами ждут своей очереди. — Это верно, — согласился Юра. Года два назад он тоже возмечтал о Венере. Очередь состояла главным образом из неквалифицированных мальков, квалифицированная опытная рабочая сила направлялась на Марс и на астероиды. Венера сейчас требовала не столько рабочих-творцов, сколько обслуживателей автоматики. Поэтому Юру без труда отговорили от этой затеи. — Но ты не скажи, — сказал вдруг Василий. — Закалка здесь хорошая. Не в производственном смысле, правда, а в дисциплинарном. Работа здесь нудная и несложная, а вот правила дисциплины такие, что ребята рассказывают, на Земле потом еще целый год заходит человек к себе домой и полчаса в прихожей стоит по привычке — дезактивируется. Чуть отклонился от правил — и готов, заболел или покалечился. Валяй назад на Землю. — Многих отсылают? — полюбопытствовал Юра. — Человек пять в месяц набирается. Сразу же, в первые же дни новой смены. Большей частью итальянцы почему-то и греки. Нетерпеливый народ, темпераментный. — Опасно это? — Нет, что ты. Но здесь оставаться уже нельзя, конечно. Ну и срам большой. Отчислен по болезни, вызванной недисциплинированностью. Вернулись Быков и Михаил Антонович. Лица у обоих были серьезные и сосредоточенные. Быков сказал: «Едем дальше на север». Вездеход развернулся, на несколько секунд забуксовал в насыпи легчайшего праха (Василий сказал сквозь зубы: «Ай ты волчья сыть, травяной мешок…») и выкатился на шоссе. Через полчаса пояс «зубов Венеры» закончился, вездеход выбрался на пригорок, и тогда Юра своими глазами увидел Урановую Голконду. Впереди, километрах в пяти, стояла стена дыма и пыли, тянущаяся вправо и влево и исчезающая в серо-черном мареве у горизонта. Стена шевелилась, пучилась, колыхалась, словно исполинская занавеска на сквозняке. Над стеной, заслоняя красное небо, вздымалась угольно-черная, пронизанная вспышками гора неподвижного дыма — известный всему миру столб сжатых газов, рвущийся из бездонных недр атомного вулкана. До жерла было очень далеко, не менее сотни километров, и раскаленный фонтан газов пополам с камнем казался совершенно неподвижным. Почва под вездеходом тряслась, черный жирный песок подбрасывался, как на дрожащем жестяном листе. Водитель повернулся к Быкову: — Внешнюю акустику включить, Алексей Петрович? — Нет, — сказал Быков. Он тоже смотрел вперед, но не на черную гору над дымной стеной, а вниз, под дымную стену, где среди нагромождений раскаленных скал копошились казавшиеся отсюда крохотными и незначительными механизмы. Многорукие роботы разрушали скалы, проделывали проходы, ворочали валуны и грызли, грызли, грызли породу, неутомимо и однообразно. За пеленой пыли, в тусклом красноватом сумеречном свете движения металлических сочленений были едва видны, округлые корпуса экскаваторов-универсалов оставались совсем незаметными, но это они оставили среди скал глубокие траншеи выработок и рыхлые насыпи отвалов и пустой породы. Быков должен быть доволен. Василий, бормоча что-то себе под нос, возился с радиопеленгатором. Через несколько минут он опять обернулся к Быкову: — Дежурный этого участка находится в семи километрах к западу, Алексей Петрович. Вызвать? — Нет, — сказал Быков. — Давайте подъедем поближе, — сказал Михаил Антонович. Водитель с готовностью тронул клавиши управления. Шоссе заканчивалось на обширной площадке — ремонтном доке, где в пластметалловых стойлах стояли укутанные в целлофан и капрон резервные механизмы. За ремонтным доком начиналась целина, и вездеход начало немилосердно трясти. Через несколько минут Быков сказал: — Стой. Вездеход остановился. — Дальше подъезжать вообще небезопасно, — сказал Быков. — Мы можем… — Можно еще на полкилометра, — предложил Василий. — Мы можем, — словно не слыша водителя, продолжал Быков, — выйти здесь, постоять и понаблюдать. Подходить к Дымному морю ближе нет никакой необходимости. Они снова вышли из машины. Увязая по колено в рыхлой породе, Юра вслед за Быковым поднялся на небольшой холм. Василий остановился рядом с ним. Дымная стена была совсем недалеко, всего в километре, не больше. Зато машин больше видно не было, только кое-где над отвалами взлетали правильные струи красно-зеленого пара и фонтаны песка. Юра поглядел в другую сторону. Место было ужасно неприятное, напоминало виденный в каком-то историческом фильме рудничный двор царских времен. Всюду ржавая развороченная земля, ободранные скалы, какие-то горячие дымящиеся лужи… Над всем этим нездоровый гнусный желтоватый туманец. А Быков, наверное, ужасно доволен. И он прав, конечно, что доволен. Венера запряжена и работает на Землю, на людей. Но все равно, здесь надо сделать лучше. Туман медленно поднимался от развороченных рыхлых холмов. На секунду Юре показалось, что метрах в двухстах, между рыжими отвалами, что-то зашевелилось и метнулось в сторону. Он хотел сказать об этом Василию, но вместо этого спросил: — Здесь есть живность какая-нибудь? Или это ты тоже не знаешь? Василий покачал головой. — Здесь, палица ты булатная, триста пятьдесят по Цельсию. Какая же здесь может быть живность? — А красная пленка? — воинственно спросил Юра. — Пленка — это не живность. — А что же это по-твоему… калика перехожая? Василий изумленно воззрился на Юру. Затем он веско сказал: — Красная пленка — это радосиликат. Вещество. То, что оно обладает некоторыми свойствами живого, еще ничего не значит. Мы из него футляры для микрокниг делаем. — Из чего? — Из радосиликата. Вот вернемся — подарю тебе на память. У нас один техник есть, он этим занимается. Хорошо у него получается это — футлярчики всякие, обложки для книг, пояса нарядные для девушек. Цвет красивый, материал прочный, гибкий, не мнется… Не хуже кожи. Вот посмотришь. — Футлярчики, — пробормотал Юра. — Загадка Тахмасиба. — Что? Да… Загадка Тахмасиба. Ну так что же? Многие загадки так кончаются. А если тебя живность интересует, попросись с группой биологов на тяжеловодные болота. Там этого добра много… — Вот он! — прервал Юра. На этот раз они совершенно отчетливо увидели в полукилометре к западу на гребне отвала несколько быстрых темных силуэтов. — Кто это? — изумленно спросил Юра. — Аутсайдеры, наверное, — проговорил Василий, встревоженно вглядываясь в туман. — Шляются здесь, подлецы… — Он нервно передвинул на живот продолговатый чехол с пистолетом. — Ого, — сказал Юра. — Дай посмотреть. — Нечего смотреть, — сказал Василий. Он отвернулся и направился к Быкову. — Алексей Петрович, — сказал он, понизив голос, — здесь аутсайдеры таскаются. — Где? — спросил Быков. Василий протянул руку. — Там. Мы со стажером сейчас видели. — Черт с ними, пускай таскаются, — равнодушно сказал Быков и снова отвернулся к Михаилу Антоновичу, который что-то ему объяснял. Василий, сильно смущенный, вернулся к Юре. — Кто это — аутсайдеры? — спросил Юра. — Видишь ли, — сказал Василий, все еще держа руку на кобуре, — здесь на Венере только два промышленных предприятия: наше — международная фабрика по добыче и переработке трансуранитового сырья — и частная лавочка «Бамберга», принадлежащая «Спэйс Пёрл Лимитэд». Они, конечно, не трансураниты добывают — это частникам запрещено категорически, — а копают так называемый космический жемчуг. Эта «Бамберга» находится в шестистах километрах отсюда. — Знаю, — сказал Юра. — Туда сейчас Юрковский с Жилиным уехали. — Серьезно? — Василий с интересом уставился на Юру. — Серьезно, — сказал Юра. — А в чем дело? — Так, ничего. Так вот — аутсайдеры. Рабочих компания вербует, привозит сюда. По контракту они обязаны отработать столько-то. Но некоторые авантюристы заключают этот самый контракт только для того, чтобы добраться до Венеры. Здесь они удирают с Бамберги и ведут жемчугоискательство на свой страх и риск. Некоторые находят крупные жемчужины и затем под разными предлогами влезают в наши корабли. Обычно, как больные. Они действительно бывают очень больны, когда их поиски приходят к концу. — А почему ты их испугался? — Я? Испугался? — Василий снял наконец руку с кобуры. — И не подумал. Но народ это мерзкий, с ними нужно ухо востро. В прошлом году ограбили и убили одного нашего парня-техника. Кислородный регенератор отобрали. Ну, наши им дали… — А что они здесь-то делают? — В отвалах роются. Нам же этот самый жемчуг не нужен, мы его не берем, а в рыхлой породе взять его легче… Страшный отчаянный вопль прозвучал вдруг в наушниках. Юра даже подпрыгнул от неожиданности. Василий тоже вздрогнул и стал оглядываться. Быков и Михаил Антонович замолчали и тоже ворочали головами, стараясь определить, где кричат. — Это по внешней радиосвязи, — уверенно сказал Быков. — Но откуда? Вопль повторился. Это был пронзительный визг смертельно перепуганного человека. И непонятно было, где этот человек находился. Пеленгаторов в скафандрах не было. — Спасите! На помощь! — кричал человек. — Внимание, — сказал Быков. — На поиск. Михаил — на восток, водитель — на юг, стажер — на запад, я — на север. Марш! Они побежали в разные стороны. Юра бежал к тому месту, где четверть часа назад мелькнули тени аутсайдеров. Почему-то он был уверен, что крик этот связан с появлением аутсайдеров. — Спасите! Помогите, люди добрые! — надрывался человек. Несмотря на напряжение, Юра чуть не рассмеялся. В интонациях неизвестного было что-то диковинно архаичное, плаксивое, нездешнее. Юра мог бы сказать: таким тоном в наше время на помощь не зовут. И какой странный призыв: люди добрые! И тут Юра увидел его. Он бешено и беспомощно барахтался на дне глубокого котлована в рыхлой и полужидкой грязи, которая наползала на него со всех сторон. Он лежал на животе и отчаянно бил руками и ногами, весь облепленный черной и коричневой грязью, от которой поднимался желтоватый туман, и все время погружался в эту грязь, так как она лилась на него вязкими лавинами со стен котлована, и снова выкарабкивался на поверхность и бил руками и ногами и вопил: — Помогите, люди добрые! Не дайте погибнуть! Юра крикнул: — Алексей Петрович, Михаил Антонович! Здесь! Он помахал над головой руками и стал примериваться, как спуститься. Человек поднял голову, перестал биться и, погружаясь, попытался рассмотреть Юру сквозь залепленное грязью окно в шлеме. — Милый! — хрипло простонал он. — Помоги, браток! А? Не брось! — Не брошу, не беспокойтесь, — сердито сказал Юра и стал спускаться. Рыхлая порода под его ногами посыпалась вниз. — Стажер, не сметь! — загремел в наушниках голос Быкова. — Так что же, пропадать человеку? — сердито отозвался Юра. Порода под ним обрушилась, и он съехал сразу метров на пять. Человек больше не кричал, он только упорно высигивал из грязи, падал животом и грудью на скользкие стены и съезжал снова по шею в дымящееся болото. — Мальчишка, — прохрипел в наушниках запыхавшийся голос. — Я приказываю, остановитесь! «Поздно», — подумал Юра и соскользнул еще на несколько метров. — У меня веревка, Алексей Петрович, — крикнул Василий. — Юра, держи! По шлему хлестнула нейлоновая петля. Юра поспешно продел ее под мышки. В то же мгновение человек в яме снова прыгнул и ухватил Юру за ногу. Юра сейчас же обрушился на него и очутился по пояс в грязи. Человечек ворочался под ним, затем показалась его голова в залепленном шлеме. — Не дай пропасть, не оставь, милый человек, — бормотал он, пытаясь забраться Юре на плечи. «Вот еще дерьмо», — с отвращением подумал Юра. Он крикнул: — Василий! — Держу! — Кинь, если есть, еще конец, вытяни этого дурака, а то он меня потопит. — Стажер! — прогудел Быков. — Держишься? — Все хорошо, Алексей Петрович, — как можно веселей отозвался Юра. — Тяните этого… — Вот так, — сказал Василий. Видимо, незнакомец вцепился в веревку, и его потянули наверх, потому что Юрий почувствовал облегчение. Он поднял голову и увидел ноги незнакомца, бешено скребущие по рыхлой стене. Тащили его Быков и Василий. Конец с Юрой держал Михаил Антонович. — Ну как ты там, Юрик? — заботливо спрашивал добрый штурман. — Хорошо, — кратко ответствовал Юра. Василий срывающимся от натуги голосом продекламировал: — Крепок, поганый, на жилочках, ай и тянется поганый, сам не рвется… Затем подняли Юру. Когда он вылез на сухое место, незнакомец сидел, торопливо обтирая грязь со шлема, и бормотал тонким плаксивым голосом: — Погубители, негодяи, ах, ну и погубители окаянные… — Ты с какого участка? — сердито спросил Василий. — Что с тобой случилось? Быков возвышался над незнакомцем, как монумент, глядя на него сверху вниз. Михаил Антонович сидел перед ним на корточках и помогал счистить тину. — Мы-то? — сказал своим странным стилем незнакомец. — Мы не ваши, люди добрые, дай бог вам здоровья. Мы оттуда… — Он не пояснил откуда. — Да вот надсмеялись надо мною, ограбили да столкнули в ямину-то… Чуть было не потоп… — Кто ты таков? — сердито спросил Быков. — Как ты сюда попал? Незнакомец наконец поднялся на ноги, и Юра сквозь стекло помятого шлема увидел крошечное личико с красными веками, ввалившимися щеками, в рыжей жесткой неопрятной щетине. — Простите великодушно, — сипло сказал незнакомец и поклонился. — Приятно встретить соотечественника. А мы молокане, вот понес черт на небеса за кладами. Камушки мы ищем. Камушки. — Вербованный? — Нет, сами по себе мы. Ни от кого, значит, не зависим. — Аутсайдер, — брезгливо сказал Василий. — Точно, аутсайдерами мы ищем, сами по себе. Ой, да что же мне теперь делать? Как же я теперь-то? А? И на что вы спасли меня? У него началась настоящая истерика, и потребовались две здоровенные плюхи от разозленного Василия и глоток алкоголя из походной аптечки в вездеходе, чтобы это странное чудовище пришло в себя и рассказало о том, что произошло. Под кровавым небом Венеры, на черном песке Урановой Голконды, в двух шагах от гигантского предприятия, где гением человека богатства чужой планеты уходили на питание Земли, прозвучал унылый и пошлый рассказ, напомнивший пошлейшие времена «золотой горячки» — рассказ об обмане, о предательстве, о годах, прожитых впустую, о мечте разбогатеть и открыть свое дело… — Дурак, — сказал безжалостный Василий. Человечек вдруг взорвался. — Ты меня не дурачи! — завизжал он. — Молод еще дурачить-то! Молоко еще… Ты мне скажи, что делать? Полгода я здесь гнил, а теперь ограбили, по миру пустили подлецы! На мои кровные, на пот мой и кровь мою жить в роскошестве будут, а я что? Подыхать здесь? Да? — Дурак, — убежденно повторил Василий. — Иди к нам работать. Денег у нас, правда, не платят, так ведь жить как человек будешь. Быков молчал, с брезгливым равнодушием глядя поверх головы подонка. Михаил Антонович вздыхал. Юра с изумлением заметил у него на добрых глазах слезы. «Жалеет эту мразь?» — подумал он. Человечек неожиданно успокоился. — Нет уж, — сказал он. — Этак не пойдет. Это уж вы, коммунисты, работайте без денег. А я еще так поживу. У меня кое-что еще есть. — Он хвастливо похлопал себя по груди, затем испуганно замолк, искательно улыбнулся Быкову и сказал: — Спасибо вам за спасение, добрые люди. Спасибочка. А я уж теперь пойду. Может, мне еще пофартит. Он попятился, кланяясь, затем повернулся и торопливо зашагал прочь. Быков стоял, расставив ноги, смотрел ему вслед, и багровые отсветы ползали по его неподвижному лицу. Затем он резко повернулся к Михаилу Антоновичу. Михаил Антонович стоял с непередаваемо печальным выражением лица. Быков сказал сквозь зубы: — Ничего подобного, Михаил. Мы это делали не для них. Это так, отходы. Издержки производства. Все помолчали. Затем Юра тихонько спросил: — Что это значит — пофартит? Василий уверенно ответил: — От слова «фартук». Наберу, мол, полный фартук драгоценностей.