Шрифт:
Финал этой истории всем нам слишком хорошо известен. В мае 1918 года русские люди вновь — как в черном феврале семнадцатого! — коллективным разумом и коллективными усилиями — безошибочно выбрали наихудший изо всех возможных вариант развития русской истории! Вот что значит без Царя в голове!
Итак, в мае 1918 года Всевеликое Войско Донское во главе со своим Атаманом стояло одно-одинешенько перед тяжелейшей задачей освобождения всех своих войсковых земель от большевиков и начала освобождения от красного ига всей остальной России.
Выше было показано, что с первой задачей Атаман Краснов и восстановленное им Всевеликое Войско Донское, спаянное железной дисциплиной Воинских Уставов Русской Императорской армии, модернизированных с учетом опыта Великой войны, справилось блестяще.
«Большевизму Атаман противопоставил шовинизм, интернационалу — ярый национализм». Разъезжая по станицам и полкам, Атаман везде говорил одно: «Любите свою великую, полную славы Родину — Тихий Дон и мать нашу — Россию! За Веру и Родину — что может быть выше этого девиза!».
Командующий Донской армией генерал-майор С.В. Денисов требовал не только полного соблюдения воинской дисциплины и порядка, но и форменной, щегольской, насколько позволяли обстоятельства, одежды и благопристойного поведения в общественных местах — «как при Николае», или, иначе говоря — в Царской армии до революции. Между тем, общеизвестно, что самым слабым местом Добровольческой армии была как раз дисциплина. Как говорится, «доблести много — дисциплины мало». Разлад между Доном и Добровольческой армией начался с мелочей и пустяков, но со временем он, вследствие крайне обостренного самолюбия генерала Деникина, очень скоро вылился в крайние формы. Деникина постоянно раздражала мысль, что Войско Донское, в отличие от его собственных «странствующих музыкантов», находится в хороших отношениях с немцами, и что немецкие офицеры запросто бывают у Донского Атамана.
Деникин не думал о том, что именно благодаря этим хорошим отношением Краснова с немцами Добровольческая армия безотказно получала оружие и боеприпасы и что немцы беспрепятственно пропускали через Украину и Донскую область русских офицеров, желавших служить под знаменами Деникина. Напротив, он видел в позиции Атамана Краснова только «измену союзникам» (давно уже продавшим и предавшим Россию!) и неизменно сторонился Атамана.
Пока у Донского Атамана имелась на фронте 60-тысячная армия, а у Деникина (вместе в войсками Кубанской Рады) — 12-тысячная, пока все снабжение «вечно странствукющих» деникинских ратей шло через Донского Атамана, взявшегося быть посредником между Украиной и немцами — с одной стороны, и Добровольческой армией — с другой, Деникин молчал, и только его окружение исподволь готовило грязную клеветническую кампанию по дискредитации генерала Денисова, Атамана Краснова и всех донских казачьих патриотов. Эти слепцы стремились всеми правдами и неправдами свалить Донское правительство и Войско Донское. Впоследствии, при помощи пресловутых западных «союзников», они и впрямь свалили его…но в результате погубили свой последний ресурс в борьбе с большевизмом!
Как только война с красными перестала быть национальной, народной войной, она неизбежно стала войной классовой (как того и хотели большевики, всеми силами стравливавшие разные части русского народа между собой!), и как таковая, по выражению генерала Краснова, не могла иметь успеха в беднейшем классе, утратив в его глазах всякую популярность. Кажется, в описываемый период это понимал только Донской Атаман П.Н. Краснов — быть может, потому, что был не только политиком и военным, но еще и писателем.
Упущенные шансы
Казаки и крестьяне отпали от Добровольческой армии — и Добровольческая армия погибла. Говорят об «измене казаков» Деникину, но не мешало бы при этом разобраться, кто кому раньше изменил — казаки ли Деникину, или Деникин казакам. Если бы Деникин не измерил казакам, жестоко оскорбив их молодое национальное чувство, казаки не покинули бы его. И прав был Атаман Краснов, когда, в числе своих врагов считал и генерала Деникина. Быть может, сам того не понимая, генерал Деникин, в сущности, направлял всю свою деятельность на разрушение Донского войска и тем самым, пилил сук, на котором сидел.
И тем самым способствовал распространению в казачьей среде настроений, ярко выраженных в стихотворении Николая Туроверова «Москва» (правда, написанном значительно позднее позднее, уже в 1947 году):
Заносы. Сугробы. Замерзшие глыбыСползающих с кровель снегов.Цепные медведи вставали на дыбы,Ревели от холодов.У Темных, у Грозных, у ОкаянныхЗа шерстью не видно лица:Иваны, Иваны и снова Иваны,И нет тем Иванам конца.До белого блеска сносилась верига.На улицах снежная муть.Татарское иго — Московское иго:Одна белоглазая чудь!Что было однажды, повторится снова,Но неповторна тоска.На плаху, на плаху детей Годунова:Москва ударяет с носка!Пылает кострами Замоскворечье,Раскинулся дым по базам,Сожгли Аввакума, затеплили свечи:Москва не поверит слезам!Москва никому не поверит на слово,Навек прокляла казаков,И выпила черную кровь ПугачеваИ Разина алую кровь.Метели все злее. Завалены крыши.Москва потонула в снегах.Но чьи это души, все выше и вышеПлывут над Москвой в небесах?В теплицах цветут басурманские розы,На улицах — снежная муть.Толстой-босиком, на машине — МорозовСвершили положенный путь.Цыганские песни. Пожары на Пресне,А вот и семнадцатый год.Все выше и выше, просторней, чудеснейДуши обреченной полетПо небу полуночи…Черное небо,А хлеб еще неба черней.И шепотом, шепотом: корочку хлебаДля беспризорных детей.Но как при Иванах, при Темных, при Грозных,Молитвам не внемлет земля.По небу полуночи… Красные звездыМерцают на башнях Кремля.Еще раз подчеркнем, что именно в мае 1918 года вождями Белого движения был упущен уникальный исторический шанс не просто вышвырнуть большевиков из Москвы, но и переиграть — в последнюю минуту! — итоги Первой мировой войны, сменив противоестественный русско-англо-французский союз на естественный, евразийский, русско-германский. Как писал в своих «Воспоминаниях» гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц, создатель германского Гохзеефлотте (Флота Открытого Моря) и, между прочим, большой русофил: «Я не знаю, найдется ли в мировой истории пример большего ослепления, чем взаимное истребление русских и немцев к вящему прославлению англосаксов!».