Костю приняли в группе хорошо — он оказался свой в доску. В объединенном учебном центре Лабус подписал контракт на три года. У него с личным фермерским хозяйством какая-то заморочка вышла, думал он, выбирал, между иностранным легионом и нами, и предпочел Зону, точнее, Объединенный Командный центр, к которому наш батальон прикомандирован. Вот так и попал после обучения в нашу группу для дальнейшего прохождения службы в должности санинструктора.

Во все он вник быстро, хватило двух месяцев, трех выходов «в поле». В нашей группе младше тридцати двух никого нет, мобисты комплектовали подразделения по признаку предыдущего места службы. То есть служил в ГРУ — попадешь к спецам, служил в ВДВ — к десантникам, никто не обижался. Хотя на этой почве в пункте временной дислокации батальона иногда возникали шовинистские споры, переходящие в проверку навыков рукопашного боя. «Но надо же им пар как-то выпускать», — всякий раз отвечал комбат в штабе ОКа, когда после очередного выяснения отношений больше всех страдал контингент российских миротворцев, попавший под горячую руку военсталов. Еще в состав подразделения входили три группы, состоящие из бывших бойцов бригад ГРУ, а так же взводы радиоэлектронной разведки и борьбы.

Мы с Лабусом сдружились, хотя и не похожи. Так часто случается, разные по характерам люди находят друг у друга что-то общее, только одним им видимое и понятное.

После взлёта почти все задремали, не спали только командир, я и Костя. Он постоянно поправлял грузовой контейнер возле ног и приглаживал ладонью ежик волос с заметной проседью — в общем, нервничал. Придвинувшись ближе, я сказал ему в ухо:

— Не суетись.

Лабус хмыкнул.

— Тебе легко говорить. А у меня только три учебных прыжка в центре подготовки. В составе группы вообще ни одного.

— Ну вот и прыгнешь в первый раз. Это все ерунда, меня сама задача смущает.

— А что такого? — удивился он. — Район довели, цель ясна…

— Вот именно. Район есть, цель — упавший вертолет… Только слишком глубоко прёмся. — Я поправил ремень подвесной системы, сел удобней. — И десантируемся парашютным способом… Таких акций не проводилось еще вообще ни разу. И кого забирать не уточнили.

— Чего? — он придвинулся ближе, не расслышав последние слова за шумом двигателя.

— Говорю: кого точно мы там забрать должны — не знаем. Жив ли он, или может кто из экипажа не разбился — тоже. Ну и в Зоне так глубоко ещё не работали, понимаешь? Это тебе не на Янтарь по тревоге летать или пешочком с научниками по проверенным маршрутам ходить к Периметру.

— На том вертолете маяк должен стоять.

— Стоит, так что с того? Это ж Зоне, а не полигон в учебке. Тут бывает, что электроника работает отлично, а бывает — вырубается на фиг.

До места летели минут сорок, потом из кабины показался штурман и кивнул командиру — пора. Командиру нашему, бывшему капитану ВДВ, около тридцати пяти, крепкий среднего роста мужик с обычным лицом и неожиданно яркими синими глазами. Шуток он не понимает, улыбается крайне редко, зато обладает повышенным чувством ответственности за подчиненных. А еще — скрупулезный очень, расчетливый и методичный.

Он тоже кивнул, все поднялись со своих мест, проверили снаряжение, поправили подвесные системы. Прыжки мы совершали только на «Пи-Ди», они надежные и груз достаточно большой с собой можно взять. Были на базе еще и «Парафойлы», но те давно пылились у зампотыла батальона в складской палатке.

У каждого в группе был грузовой контейнер с рюкзаком внутри, штатный набор: оружие, боеприпасы, вода, медикаменты, запас провизии на трое суток, средства связи.

Когда командир вновь кивнул, я подошел к двери, отодвинув створку — рокот винтов сразу стал громче — и занял место выпускающего. В салон ворвался ветер.

Внизу был красно-желтый осенний лес. У другой двери сидел пулеметчик с «ПК», в хвосте был еще один, в случае чего нас прикроют с воздуха. Когда под машиной началось свободное от деревьев пространство, штурман повесил на трос карабин c фалом, прицепленным к громоздкому контейнеру, затянутому в брезент. Присел, нажал круглую кнопку. В окошке под прозрачным пластиком замигал красным диод — сканер-маяк включился. Такие устройства нужны, чтобы парашютисты не попали в аномалию во время приземления. Штурман вытолкнул установку за борт, и фал вытянул следом купол грузового парашюта. Вертолет заложил круг.

После приземления контейнер просканирует местность в радиусе тридцати метров, если все в порядке, то получим добро на высадку и будем прыгать на его сигнал, если нет, сбросим еще один. Таких маяков на борту три — вполне достаточно, чтобы найти свободное от аномалий место.

Внизу оказалось чисто, и штурман дал добро. Я сдвинул очки со шлема на глаза, глянул на высотомер, он показал тысячу метров. Поднял большой палец — готовность раз.

Первым вышел командир, лег на поток и скрылся из поля зрения.

Я разглядел бегущую по земле тень вертолета. Повезло с погодой, редко так ясно в Зоне бывает, большую часть времени на небе тучи, но сейчас будто весна началась, хотя уже поздняя осень.

Вторым выходил Лабус. Я хлопнул его по плечу, и он исчез в проеме. Дальше, как обычно, пулеметчики Карл и Хмурый. Оба среднего роста, крепкие, служили вместе в одной разведроте парашютно-десантного полка. За ними прыгнули Близнецы, то есть снайперская пара, один здоровый — Большим прозвали, второй маленького роста — Малой. За снайперами связист Захар, украинец откуда-то из-под Карпат, за ним Марат. У него на груди специальная подвесная система, внутри — пес. Хоть Айдар и совершал уже в тандеме прыжки с парашютом, но не часто, и потому заметно нервничал. Когда Марат подошел к двери, Айдар хотел цапнуть меня за руку, которую я положил на плечо нашего спеца по радиоэлектронной разведке, за что получил по носу и заскулил — то ли предвкушая неизбежный прыжок, то ли от обиды. Я хлопнул Марата по плечу, и он покинул машину. Все. Когда повернулся к штурману, тот кивнул. Ухмыльнувшись, я быстро поднял руку, щелкнул его по лбу и спиной провалился в дверь.