— Ну, мой, — неохотно отозвался Толстый Эдик.

— Бери сундук и веди меня в комнату.

— Комната найдется, но не для таких оборванцев.

— Это я оборванец? — Темное лицо пирата покраснело от гнева, а шрам еще больше налился свинцовой синевой. — Да я богаче заморских принцев. Смотри, сухопутная крыса, ползай на брюхе, собирай.

Моряк вытащил из кармана горсть золотых монет и хотел швырнуть на песок. Толстый Эдик подскочил, перехватил деньги и угодливо затараторил:

— Комната есть. Отдельная и с видом на море. А как звать заморского принца?

— Ни к чему тебе знать мое имя, — нахмурился моряк. — Зови просто Капитаном.

— Это Билли Боне, — вмешалась Аннабель Ли.

— Выдала, стерва, — прохрипел пират и обернулся. Увидев царицу невиданной красоты, смешался и замолк.

— Извини, Билли. Но здесь тебе бояться некого. Можешь сколько угодно петь «Йо-хо-хо и бутылка рома». Будь как дома, дорогой.

Теплота и участие, прозвучавшие в голосе царицы, ее ласковый взгляд сразили бывалого морского скитальца, не знавшего домашнего уюта, детства и материнской ласки. Губы его дрогнули, на глазах показались слезинки.

— Матушка! — рухнув перед Аннабель Ли на колени, завопил пират. — Спасибо, матушка! Век не забуду!

— Что с тобой, Билли? — удивилась Аннабель Ли. — Не к лицу тебе такие нежности. Ай-ай-ай, стыдно.

— Нализался! — хохотнул Толстый Эдик, но, склонившись и нюхнув, пожал плечами. — Да нет, вроде трезвый.

— Это я-то нализался? — обиделся пират и вскочил на ноги. — Подожди, сухопутная крыса. Ты меня еще узнаешь. А ну, веди в комнату.

Толстый Эдик и слуга подхватили сундук и направились в таверну. Сзади, благодарно оглядываясь на «матушку», шел враскачку моряк.

Дома Аннабель Ли показала роман Стивенсона, в котором выведен буйный Билли Боне, и два вечера читала нам его вслух. Когда чтение закончилось, юнга с завистью вздохнул:

— Эх, жили же люди.

Капитан сказал, что материализовался Билли Боне не случайно, ибо образ его получился у автора очень живым, ярким и выразительным.

Однако этот оживший образ принес в земное бытие все свои привычки и вел себя слишком уж выразительно, что вызвало беспокойство у хозяина таверны. Сначала Толстый Эдик был доволен. Еще бы! Деньги так и звенели у него на прилавке.

Посетители толпами валили в трактир, выпивали, дымили и, переговариваясь, с любопытством рассматривали необычного гостя. Однако тот оказался нелюдимым. Он забивался в угол, пил ром и, озираясь по сторонам, сердито сопел носом. Однажды, накачавшись до того, что шрам на щеке побагровел, новый постоялец стукнул кулаком по столу и заорал:

— Эй, вы, на палубе! Тихо! Петь буду.

Как и предсказывала Аннабель Ли, пират заревел свою любимую песню:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Ио-хо-хо и бутылка рома! Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Ио-хо-хо и бутылка рома!

Пират потребовал, чтобы ему подпевали. Встретив молчание, он разразился грубой бранью и запустил в посетителей бутылкой. Те поспешили уйти.

Утром следующего дня пират приказал хозяину привести ученых.

— Не придут они к разбойнику.

— Молчать, крыса! — заорал гость и обнажил кортик.

Перепуганный хозяин показал на берег:

— Видишь, на камне сидит человек в морской форме? Зовут его Старпом. Но он ученый человек. А вон в той двухэтажной вилле живет профессор Рум.

— Веди сначала профессора.

Идти к пьянчуге и дебоширу профессор не пожелал. Но зато старпом как будто даже подружился с пиратом, что не вызвало у меня особого удивления.

Правда, дружба у них завязывалась неровно. С балкона мы видели, как пират и старпом прохаживались вдоль каменистого и пустынного берега, то удаляясь от нас, то приближаясь. Билли Боне часто повышал голос и обнажал кортик.

— Обманешь — убью! — заорал он, приставив кортик к горлу старпома.

А тот спокойно, с какой-то даже ухмылкой — не то насмешливой, не то одобрительной — посматривал на разбушевавшегося разбойника. А когда они приблизились к нам, мы услышали его голос:

— А может, монетка твоя фальшивая?

— Врешь, гадина! Настоящая. Приходи ночью и увидишь. Светится и что-то показывает.

На другой день старпом пришел к нам и, пожимая плечами, сказал капитану:

— Не знаю, что и подумать. Монета у этого бродяги действительно светится и показывает. Может, сходим и посмотрим?

— Сходим, папа, — уговаривала Аннабель Ли. — Он же хороший и тихий как овечка.

В присутствии царицы разбойник и в самом деле вел себя как покорный и благодарный сын.