Есть Катька умела здорово, и никакое другое занятие не вызывало на ее круглом лице такого просветленного, почти молитвенного выражения. Когда подруги убеждали ее, что необходимо сесть на диету, она только отмахивалась и говорила, что восемьдесят процентов мужчин предпочитает полных женщин, и только двадцать – очень полных. И доля правды в ее славах была, во всяком случае, Катькин муж профессор-африканист Валентин Петрович Кряквин обожал жену и сдувал с нее пылинки.

– Как же я прошлый раз проглядела Катерину? – вполголоса спросила Ирина у себя самой, и тут же сама ответила:

– Ах, ну да, как раз в этом месте меня отвлек Яша! Изгрыз, паршивец, весь тапок…

Она покосилась на пострадавший тапочек и закончила свою мысль:

– Во всяком случае, нужно позвонить Катьке. Она была на этом вернисаже и, может быть, заметила там что-нибудь интересное… кроме слоеных корзиночек.

У Катьки долго никто не брал трубку, и когда Ирина уже отчаялась, раздался сонный голос:

– Слушаю вас!

– Катерина! – обрадованно завопила Ирина. – Легче до министра дозвониться, чем до тебя!

– А кто это? – недоуменно спросила Катя. Ирина взглянула на часы и все поняла. Катька была большая любительница поспать, если ее не разбудить, могла и до часу нежиться в постели. Сейчас на часах было полвторого, и Катерину, судя по голосу, вырвали из сладких объятий Морфея.

– Странно, однако, – ядовито произнесла Ирина, – как это муж позволяет тебе так долго спать…

Профессор Кряквин, муж Кати, был не то чтобы аскетом, но человеком неизбалованным – вставал рано, ел мало и преимущественно вегетарианскую пищу. Проводя долгое время в экспедициях в далекой Африке, он привык к бытовым лишениям и стоически терпел Катькину бесхозяйственность и неумение готовить. Однако в одной области он был непреклонен.

«Кто рано встает, тому Бог подает!» – утверждал профессор и неуклонно следовал этому принципу. Катерине приходилось наступать на горло собственным привычкам и вставать не позже девяти утра. По меркам мужа это было не слишком рано, но на большую жертву Катерина пойти просто не могла.

– А, это ты, Ирка! – вяло обрадовалась Катя. – А Валика нету, он в Москву уехал на конференцию…

Все ясно: Катерина расслабляется в отсутствие мужа.

– А ты по делу или просто поболтать?

По делу, – железным голосом сказала Ирина, не оставляя подруге надежды вернуться к мягкой подушке. – Катерина, очухайся и напряги извилины.

В ответ раздалось недовольное бурчание, которое Ирина интерпретировала как согласие.

– Ты была на выставке Сидора Вострякова? – начала Ирина с ходу. – Как ты там оказалась?

– Я? – удивилась Катя. – На выставке? Да никогда в жизни!

– Катька, не валяй дурака! Мне не до шуток! – рассердилась Ирина. – Вспомни: выставка художника Вострякова, в Манеже, недели три назад…

– Что мне вспоминать? – рассердилась в ответ Катя. – Я точно помню, что не была!

– Да? А вот у меня перед глазами вещественное доказательство: видеокассета. И там ты в своем жутком горчичном платье!

– Ирка, на тебе писание детективов плохо сказалось! Ты стала выражаться, прямо как милиционер! Надо же так сказать – вещественное доказательство! Ты с меня скоро будешь допрос снимать!

– Надо будет – сниму! Катька, я тебе серьезно говорю – напряги память!

– Ну… мало ли куда я хожу в этом платье! И оно вовсе не жуткое! И не горчичное, а оливковое!

– Катька, да это точно ты! Стоишь и лопаешь корзиночки с чем-то розово-зеленым!

– Корзиночки?! – Ирина воочию увидела, как Катька просто расцвела от приятных воспоминаний. – Так бы сразу и говорила! Точно, была я на выставке, в Манеже, в прошлом месяце. Ирка, корзиночки – это чудо! Там, понимаешь, такая начинка: креветки, они розовые, авокадо, нарезанное кубиками, да еще немного красной икры… и все залито соусом «Тысяча островов»! Именно он дает такой золотистый цвет! В общем, удивительная цветовая гамма и очень вкусно!

– Ты можешь наконец забыть про еду хоть на секунду? – озверела Ирина.

– Ну вот, то вспомни, то забудь! – обиделась Катя. – Ты уж определись, что тебе от меня нужно… Кстати, выставка у Севки была так себе, не очень хорошая, он вообще раньше лучше писал, живее и интереснее по колориту. ..

– Какой Севка? Это Сидор Востряков! И как ты попала на выставку?

– Меня сам Севка пригласил, мы с ним в Академии три года отучились. А с именем у него понимаешь, такая история случилась. У него мама была из очень интеллигентной семьи, профессорской что ли, я уж не помню. А замуж вышла за простого мужика из деревни Васю Вострикова. И этот Вася все время конфликтовал со своей тещей, которая никак не могла простить дочери такой мезальянс. Бабушка назвала внука благородным именем Всеволод, а папаша, когда шел регистрировать ребенка, взял, да и назло теще назвал его Сидором. Так в метрике и записали. Все равно все звали Севкой – и в школе, и в Академии. А сейчас, понимаешь, стало очень модно все русское. И Севка опять превратился в Сидора. Сидор Востриков – звучит круче, чем Всеволод.

– Востряков…

– А вот и нет! Востриков! Я точно знаю, потому что фамилия у него была, как у Кирова, Киров – это псевдоним, а настоящее его имя Сергей Востриков, за это у Севки и кличка была в Академии – «Мальчик из Уржума»!

– Костриков, – вздохнула Ирина, – фамилия Кирова была Костриков. В школе же проходили… Катька, ты совсем без головы! Да, впрочем, какая разница! Ты лучше скажи, зачем туда чиновник явился, этот самый Гранатов? Сама же говорила – выставка так себе, Сидор этот звезд с неба не хватает, не по чину вроде главному городскому чиновнику по культуре к нему ходить!