По традиции, оружие я оставил сверху. И теперь, топая вниз по лестнице, чувствовал себя голым. Утешало только то, что другие посетители в таком же положении.

Гул было слышно еще на верхнем пролете. В «Ста рентгенах» всегда гудит наслоение десятков что-то бормочущих голосов. Это такая же неотъемлемая часть местного колорита, как закрученная лестница и вечно недовольный охранник на входе. Здесь может быть шумно, а может быть тихо. Но галдеж в этих стенах в любое время суток. Что в общем-то немудрено. Бар в зоне — вещь не сказать, что заурядная. «Сто рентген» — конечно, не единственное заведение в своем роде, но если кому-то показалось, что кабаки здесь натыканы, как в Москве на Тверской, спешу расстроить. Ничего подобного. Хотя сравнение так себе. Москалей вроде меня тут не так много. А отдельные товарищи могут и в рыло дать за подобные параллели.

Вообще получить тут по соплям — плевое дело. Открываешь рот, говоришь «добрый день», и этого уже бывает достаточно. А дальше как в том анекдоте: так слово за слово получил ежик по морде. Я предпочитаю молчать.

Впрочем, бармену сказать «добрый день» — это святое. Я свернул в сторону от лестницы, метнулся мимо злобного охранника. У этого хмыря явно комплексы. Эдакий маленький человечек, получивший некое подобие власти и упивающийся этим подарком судьбы. Не припомню случая, чтобы он не поторопил проходящего мимо или не рявкнул на замешкавшегося в дверях посетителя. Удовольствие он от этого получает, что ли?

Нет, такие в зоне долго не живут. Разве что охраняют заведение типа «Ста рентген», которое и в охране-то не нуждается.

Не особо прислушиваясь к тому, что пробурчал недовольный сидячий у входа комплекс, я прошмыгнул в зал и поспешил к стойке. Говорить мне тут не с кем, да и незачем. Я уже несколько лет стараюсь поддерживать минимум отношений с людьми, и жить от этого стало значительно легче.

Конечно, меня тут знают. Нельзя жить рядом с людьми и быть совсем уж незаметным. Но для большинства я представляю не больший интерес, чем, скажем, табурет. Почти для всех. Разумеется, есть исключения. Бармен, например.

— Добрый день, — позвал я негромко.

Бармен повернулся.

— День, — бесцветно отозвался он, потом сощурился.

На лице мелькнуло узнавание, и голос приобрел более-менее живой оттенок:

— Это ты, Угрюмый? Проходи, поговорим.

Я молча нырнул за стойку. Бармен жестом позвал за собой, хотя я бывал здесь не раз и прекрасно знал, куда идти. К задней неприметной из общего зала двери. Дверь распахнулась прежде, чем мы до нее дошли. В проеме появился молодой парень с напряженным от натуги лицом. И было от чего напрячься — на вытянутых руках парнишка тащил три поставленных друг на дружку ящика с водкой.

Бармен отступил, пропуская паренька.

— Тут поставь, Сынок, — велел он парню.

Тот кивнул.

— И не таскай столько, надорвешься. Парень снова коротко кивнул в ответ.

— И постой за стойкой малость. — Голос бармена вдруг стал благодушным. — Мне с Угрюмым перетереть надо.

Сынок послушно опустил на пол ящики, отодвинув их ближе к стене с прохода, и шагнул к стойке. Бармен расплылся в гордой улыбке и даже придержал мне дверь. Короткий темный коридорчик привел к еще одной двери — помассивнее и посерьезнее. Около нее бармен остановился и принялся ковырять замок, встав так, чтобы мне не было видно, чего он там делает и нажимает. Обычная процедура.

Я уперся спиной в стену, откинул голову. Замки, скрывающие святая святых моего скупщика, мне были неинтересны. Вламываться сюда среди ночи и грабить бармена я бы не стал ни при каких обстоятельствах. Меня больше занимал его парнишка. Посмотреть на ту гордость, с какой бармен сопровождает каждое его движение, так можно подумать, что они и в самом деле близкие родственники. С другой стороны, Сынком паренька каждая собака из завсегдатаев называет. Не всем же он сын. А вот сын ли он бармену — интересно. Но он не расскажет, а я не спрошу. Не в моих привычках.

Бармен отпер дверь и посторонился, пропуская меня вперед. Я прошел в махонькую комнатку с кучей шкафов, стеллажей, двумя сейфами, письменным столом и парой замурзанных стульев. Подойдя к столу, снова замер в ожидании бармена. Тот вошел следом, закрыл дверь поплотнее и снова защелкал замками. Паранойя — страшная штука. Хотя, как говорил один мой весельчак-знакомый: если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит.

Шутник! Скабрезность старая как мир, но с подтекстом. В зоне вообще любая хохма приобретает подтекст. Странное свойство этой местности. Хотя… в морге тоже шутят странно и в милиции. Просто страшноватенькая действительность начинает диктовать свои законы, заставляет смеяться над тем, над чем нормальному человеку никогда и в голову не придет. А иначе нельзя, свихнешься.

Или станешь Угрюмым, мысленно усмехнулся я.

Бармен наконец справился с дверью, подошел к столу и встал напротив меня, уперев руки в столешницу.

— Сядь. — Мой скупщик опять стал недовольным: я был выше него, а он не любил, когда на него смотрят сверху. — Не люблю, когда ты надо мной типа возвышаешься.

Я послушно опустился на ветхий стул, если его можно было так назвать. От начальной конструкции остался только остов с обшарпанными ногами. Спинка давно и безвозвратно потерялась, а сиденье заменял криво отрезанный кусок ДСП. Скрипнуло.