Ответа быть не могло. Терренс и не ждал ответа.

Никаких надежд — не в чем обмануться.

Проснувшись, он рефлекторно взглянул на часы.

Увидев разбитый вдребезги циферблат, содрогнулся спросонья и безотчетно широко раскрыл глаза. Робот загудел, из корпуса вылетела искра. Терренс замер с раскрытыми глазами. Гудение смолкло. В глазах началась резь. Долго так таращиться он не сможет.

Глаза резало вовсю. Теперь они заслезились. Точно иголок натыкали! Слезы потекли по щекам.

Он быстро зажмурился. В ушах зашумело. Робот не издал ни звука.

Может, сломался? Потерял подвижность? Что, если рискнуть, поэкспериментировать?

Чуть соскользнув, он попробовал улечься поудобнее. Робот тут же двинулся вперед. Похолодев, Терренс мгновенно замер. Сбитый с толку робот остановился в каких-то десяти дюймах от вытянутой в сторону ноги человека, что-то прогудел — звук шел и из корпуса, и откуда-то из-за стены.

Стоп! Внимание!

Будь робот в исправности, его корпус почти не издавал бы звуков, не говоря уж о мозге — тот вообще работал бы бесшумно. Но он неисправен — потому-то и «думает» вслух.

Робот откатился назад, не отводя «глаз» от Терренса. Шаровидные выступы сенсоров на корпусе придавали коренастому, приземистому телу робота жутковатое сходство с каким-то мифическим чудовищем.

Жужжание стало громче, время от времени корпус искрил, и тогда ровный гул перемежался с резким «пффф». А вдруг короткое замыкание? Только пожара тут не хватало, тем более что гасить его некому робот-слуга никуда не годится.

Где, за какой стеной находится мозг? Терренс вслушивался изо всех сил.

Так, вроде бы здесь. Или нет? За переборкой — либо у холодильника, либо за радиопередатчиком. Две эти точки отстояли друг от друга всего на несколько футов, но не исключено, что эта разница куда как важна.

Стальная переборка искажает звуки, да и корпус робота беспрерывно дребезжит-тут не сосредоточишься, поди догадайся, где же мозг — там или тут?

Глубокий вдох.

Чуть-чуть, на долю дюйма, сместились зазубренные концы сломанных ребер.

Терренс застонал.

Высокий вымученный звук тут же смолк, но долго еще отдавался в мозгу, бился, клокотал, точно гимн страданию. В уголке рта чуть дрогнул высунутый кончик языка. Робот покатился вперед. Терренс убрал язык, сомкнул губы, на самой высокой ноте оборвал беззвучный крик боли.

Робот вернулся в рабочую нишу.

О Господи! Эта боль! Что за боль, Господи Боже!

Тело покрылось испариной. Под скафандром, под джемпером, под рубашкой защекотали бисеринки пота. Невыносимый зуд сделал боль в сломанных ребрах еще мучительнее.

Он шевельнулся в скафандре — неуловимо, не меняя позы, незаметно для палача. Зуд не утихал. Чем больше пытался Терренс его ослабить, тем сильнее разъедал он кожу. Под мышками, в сгибах локтей, в обтянутых тесными — невыносимо тесными! — брюками бедрах.

До сумасшествия, до одури. Нет, он не выдержит, начнет чесаться!

И он почти начал. Но замер, так и не двинувшись.

Легче все равно не станет — он просто не успеет почувствовать облегчения, умрет раньше. «Вот умора! Боже всемогущий! Как смешили меня всякие недоумки, страдающие чесоткой, что вечно тряслись перед медкомиссией, вечно чесались и довольно похрюкивали. Господи, как я теперь им завидую! Что только не лезет в голову! Даже самому дико».

Зуд не прекращался. Терренс чуть поерзал. Стало еще хуже. Снова глубоко вздохнул.

Осколки ребер опять впились в легкие.

На этот раз, слава Богу, от боли он потерял сознание.

— Ну, Терренс, как вам кибены на первый взгляд? — Наморщив лоб, Эрни Терренс потер пальцем скулу.

Потом взглянул на командира и пожал плечами:

— Просто фантастика.

— Почему фантастика? — спросил командир Фоли.

— В точности как мы. Если не считать, конечно, желтой кожи и пальцев-щупальцев. В остальном человеческие существа.

Отключив видеошлем, командир достал из серебряного портсигара сигарету, предложил лейтенанту. Закурил. Зажмурив один глаз, пристально разглядывая кольца дыма, проговорил:

— И даже хуже. Посмотрели бы вы на их внутренности: будто их вытряхнули, перемешали как попало с органами других видов и кое-как запихали обратно — лишь бы втиснуть. Ближайшие лет двадцать нам предстоит ломать головы, разгадывая raison d'etre [2] их метаболизма.

Терренс хмыкнул, вертя между пальцами незажженную сигарету.

— Это по меньшей мере.

— Точно, — согласился командир. — А ближайшую тысячу лет будем разгадывать, как они мыслят, почему нападают на нас, как с ними поладить, что ими движет.