Шрифт:
— Я тебя не дам в обиду, — пообещала Кейт. — Посижу рядом, и скоро все пройдет. Не будет никакой Марси, и уж само собой, не будет никакой Синди.
— Нет! — крикнул он, вырываясь. — Нет!
Спотыкаясь, Майкл подбежал к двери. Распахнул, выскочил в коридор. Бросился к лифту. Кабины на этаже нет — как и всякий раз, когда она отчаянно, до зарезу необходима!
Он сбежал по лестнице в вестибюль. У стеклянных дверей, плотно закрытых, чтобы не пускать в здание ветер и холод, стоял швейцар и глядел на улицу. Набычившись, прижимая руки к бокам, Майкл Кирксби проскочил мимо него. Швейцар что-то крикнул вдогон, но фраза потерялась в холоде и ветре.
Охваченный ужасом, Кирксби повернул и помчался по тротуару. За ближайшим углом — темнота, скорее туда, там его не найдут, там не опасно. Может быть, не опасно…
Он обогнул угол гостиницы и столкнулся с женщиной, она тоже шла с опущенной головой. Они отпрянули друг от друга, подняли головы и в размытом сиянии уличного фонаря посмотрели друг другу в лицо.
— Привет, — сказала Марси.
Блистательный Голливуд и мелочи жизни
Похоже, Тотошка, что мы с тобой не в Канзасе
Шесть месяцев своей жизни я потратил на создание волшебного сна с таким цветом и звучанием, каких еще не видало телевидение. Сон носил имя "Затерянные в звездах", и от февраля до сентября семьдесят третьего года я наблюдал, как этот сон медленно становился кошмаром.
Покойный Чарльз Бомонт, недюжинного таланта сценарист, написавший самое лучшее в "Сумеречной зоне", говорил мне в шестьдесят втором, когда я только-только приехал в Голливуд:
— Добиваться успеха в Голливуде — это как лезть на гору коровьего дерьма за прекрасной розой на вершине. Когда доберешься, поймешь, что обоняние оставил по дороге.
В руках бесталанных, продажных и развращенных "Затерянные в звездах" превратились в Эверест коровьего дерьма, и хотя я лез по нему наверх, но как-то не терял ни мечты из виду, ни чувства обоняния, а когда дошел до того, что не мог больше терпеть, бросил все и спустился на руках по северной стенке, оставив позади девяносто три тысячи долларов, развратителей и выпотрошенные остатки своей мечты. Сейчас расскажу.
Февраль. Агент мой Марти звонит и говорит:
— Иди на студию "Двадцатый век", тебя ждет Роберт Клайн.
— А кто это?
— Главный на Западном побережье по телесериалам. Сейчас он собирает пакеты мини-серий, по восемь-десять фрагментов на один показ. Хочет вставить научную фантастику. Спрашивал про тебя. Совместный проект "Двадцатый век Фоке" и Би-Би-Си. Съемки в Лондоне.
В Лондоне!
— Сейчас иду! — сказал я и будто реактивный снаряд сорвался с места.
С Клайном я встретился в новом административном корпусе студии "Двадцатый век", и он сразу напустил столько сахара, что я всерьез испугался подцепить диабет, если еще полминуты его послушаю.
— Мне, — говорил он, — нужен лучший НФ-писатель в мире. — И тут же пошел по моему списку заслуг в области научной фантастики. Отличное было выступление — в том стиле, который мастера называют "почесывание эго".
Потом он стал излагать, чего ему от меня надо:
— Что-то вроде «Беглецов», только в космосе.
Тут мне было видение: работа над романом для телевидения в режиме «Пленника». Словно перезрелая дыня лопнула и в лицо плеснула. Я пошел к двери.
— Постойте, постойте! — воззвал Клайн. — У вас-то что на уме?
Я снова сел. И выложил ему полдюжины концепций, которые в мире научно-фантастической литературы сочли бы примитивными. Клайн же сказал, что это слишком сложно. Ну я наконец ему и говорю:
— Есть у меня одна идейка, хотя там такие должны быть производственные расходы, что в сериале их не поднять.
— А что за идея?
И вот что я ему предложил.
Через пятьсот лет от наших дней Земля приближается к гигантскому катаклизму, который уничтожит самую возможность жизни на всей планете. Времени остается мало. Лучшие умы человечества совместно с величайшими филантропами строят на орбите между Землей и Луной гигантский ковчег длиной в тысячу миль, составленный из цепочки самодостаточных биосфер. В каждом из этих миров содержится сегмент популяции человечества со своей нетронутой культурой. Ковчег улетает к звездам, и теперь, даже если разрушится Земля, остатки человечества засеют собой ближние звездные миры.