Датируется 5 августа 1865 г.

Л. Н. Толстой пометил это стихотворение буквой «Т.!!!» (Тютчев!!!) и подчеркнул строку «И в высоте изнемогла». И. С. Аксаков, отмечая ту же строку, восклицает: «Изнемогла! Выражение не только глубоко верное, но и смелое. Едва ли не впервые употреблено оно в нашей литературе в таком именно смысле. А между тем нельзя лучше выразить этот внешний процесс постепенного таяния, ослабления, исчезновения радуги» (Биогр. С. 96). Здесь, отметил он, «не только внешняя верность образа, но и вся полнота внутреннего ощущения» (там же. С. 95). Через несколько страниц Аксаков вновь возвращается к меткому тютческому образу. Если бы читатель с тонким художественным вкусом в первый раз обратился к русской поэзии, рассуждает он, то даже не зная имен лириков, «невольно бы остановился» на «Осени первоначальной» с ее «тонким волосом паутины», или «Весенних водах», или на «Радуге, изнемогшей в небе», — «он по одному этому выражению, по одной этой мелкой, по-видимому, черте опознал бы тотчас настоящего художника и сказал бы вместе с Хомяковым: «чистейшая поэзия — вот где». Такого рода художественной красоты, простоты и правды нельзя достигнуть ни умом, ни восторженностью духа, ни опытом, ни искусством: здесь уже явное, так сказать, голое поэтическое откровение, непосредственное творчество таланта» (там же. С. 100).

Первая строфа стихотворения для В. С. Соловьева послужила доказательством следующих размышлений о красоте и природе: «Из астральной бесконечности переходя в тесные пределы нашей земной атмосферы, мы встречаемся здесь с прекрасными явлениями, изображающими в различной степени просветление материи или воплощение в ней идеального начала. В этом смысле имеют самостоятельную красоту облака, озаренные утренним или вечерним солнцем, с их различными оттенками и сочетаньями цветов, северное сияние и т. д. Полнее и определеннее ту же идею (взаимного проникновения небесного света и земной стихии) представляет радуга, в которой темное и бесформенное вещество водяных паров превращается на миг в яркое и полноцветное откровение воплощенного света и просветленной материи» (Соловьев. Красота. С. 47).

Р. Ф. Брандт полагал, что «пьеса, очевидно, изображает мимолетность наших восторгов и увлечений» (Материалы. С. 72).

Д. С. Мережковскому стихотворение позволило высказать мысль, что «жизнь личности — только обольщение мысли, обман чувств, мимолетное видение, подобное радуге» (Мережковский. С. 92) (Ю. Р., А. М., А. Ш.).

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 3–3 об. Перед текстом помета: «18 августа, дорогой».

Списки — Муран. альбом (с. 128), с датой «18 августа 1865, дорогой»; Альбом Тютч. — Бирилевой (с. 44), с пометой: «Овстуг. 18 августа 1865».

Первая публикация — газ. «День» 1865. 25 сентября. № 33. С. 781, с пометой-заглавием «18 августа, 1865» и подзаголовком «Дорогой». Вошло в Изд. 1868. С. 220, с датой: «Овстуг. 18 августа 1865 г.»; Изд. СПб., 1886. С. 281; Изд. 1900. С. 284. Текст изданий тождествен. Варьируется его синтаксическое оформление.

Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 301*.

17 августа 1865 г. Тютчев поехал из Овстуга в Дядьково для переговоров с крупным заводчиком Орловской губернии С. И. Мальцовым о передаче ему в аренду сахарного завода в Овстуге. Поэт вернулся оттуда на следующий день. Стихотворение написано в дороге.

Автограф написан карандашом. В 5-й строке зачеркнуто: «Зарницы лишь одни живые…» и вписано: «Одни зарницы огневые…»

Л. Н. Толстой отметил стихотворение буквой «К.!» (Красота!) и подчеркнул строку «Как демоны глухонемые» (ТЕ. С. 147) (Ю. Р.).

В. С. Соловьев включает произведение в контекст поэтических раздумий Тютчева о темных началах мирового бытия. Процитировав стихотворение «Не остывшая от зною…», философ продолжает: «Этот поразительный образ гениально заканчивается поэтом в другом стихотворении (цит. «Одни зарницы огневые…». — Ред.)».

Соловьев выделил слова «как демоны глухонемые, / Ведут беседу меж собой», а также — «таинственное дело». (Соловьев. Поэзия. С. 476).

Р. Ф. Брандт считал, что «эта вещь, конечно, изображает благоговение человека перед величием Природы» (Материалы. С. 73).

«Но есть для Тютчева некоторые явления, в которых привычнее ему раскрываются природные глуби, и среди них гроза, — утверждал Д. С. Дарский. — Пушкин назвал ее «Божия гроза», — Тютчев, быть может, не отвергнул бы такого определения, но божественная сила, которая зрится ему, она другая — не премудрая и всепросвещающая… Но и в человеке и в природе она одна и та же. В дрожащем, вспыхивающем блеске глаз, в улыбке счастья и возбужденья, невольно изгибающей губы, в отчетливой грации, верности и легкости движений Анны Карениной было что-то ужасное и жестокое. Что-то чуждое, бесовское и прелестное почуялось в ней Кити. Что-то бесовское и демоническое. Но тот же демонизм, глухой, безъязычный, безумный, дает о себе знать и из недр природы. Ночною порой, когда небо тяжко заволокло грозовыми тучами и в тишине притаились титанические силы» (Дарский. С. 96).

Д. С. Мережковский, цитируя стихотворение, писал: «У Достоевского Свидригайлову снится сон: мертвая девочка встает в гробу и тянется к нему с нечистою ласкою: такова природа Тютчева. И вот почему свет его — рдеющий, свет тления, сумеречный свет гниения, разложения, тусклый свет зарниц» (Мережковский. С. 86) (А. Ш., А. М.).

Автограф неизвестен.

Первая публикация — ИВ. Т. XCIII. 1903. № 7. С. 202, в статье Ф. Ф. Тютчева, сына поэта, «Федор Иванович Тютчев. Материалы к его биографии», дата перед текстом: «23 ноября 1865 г.». Перепечатано Р. Ф. Брандтом (Материалы. С. 73).