Рука Петера дрожала, пока он насаживал стекло; теперь можно было оглядеться. Шкаф стоял распахнутый настежь, Гашпар лежал на кровати, желтый, как воск. «Тут, кажется, беда», — подумал Петер и заставил себя подойти к кровати, с усилием потянулся к руке старого Ихароша.

«Теплая!.. что ж теперь делать?»

Взгляд упал на шкаф, на перерытое белье, расшвырянные по полу мелочи, толстую палку… и на лежавшего у стены щенка.

«Собаку пришибли, — кивнул Петер, — но старик-то? Ага, мокрую тряпку», — сообразил он, обмакнул в ведро висевшее на стуле полотенце, потом расстегнул Ихарошу рубашку на груди и, даже не отжав полотенце, приложил к сердцу.

«А ведь надо было отжать!» — подумал он потом, увидев, что старый мастер открыл глаза и тусклым взором уставился в потолок, воскликнул:

— Дядюшка Гашпар! Это я, Петер Чизмадиа! — Все обошлось…

— Это ты, Петер? А где щенок?

— У окна лежит, похоже, по голове его стукнули.

— Их двое было… двое. Собачка жива?

При звуках этого голоса Репейка вернулся в реальный мир и заскулил.

— Ну вот, живой! Так я побегу к Лайошу и в милицию.

— Ступай, Петер, мне уже лучше, только сперва погляди, что там со щенком.

— Чего мне на него глядеть, потом посмотрю, как вернусь, — сказал Петер. — А наружную дверь я все-таки захлопну.

Когда шаги Петера стихли, старый мастер поправил на груди полотенце и повернулся к окну.

— Репейка!

— Иии-йиии, — заплакал щенок, изо всех сил стараясь встать на ноги, но безуспешно, — йии-йииии… ноги меня не держат, слабые стали ноги…

— Лежи, лежи спокойно, вот Аннуш придет…

— У меня на голове что-то… тяжелое, тяжелое…

Да, вздувшаяся на голове Репейки шишка, с кулак величиной, свидетельствовала о том, что Пали был мастер расправляться палкой. Еще бы чуточка, и голова щенка раскололась бы.

— Поправишься ты, не бойся…

Репейка дышал со свистом. Нос был в крови, ухо в крови, налитый кровью левый глаз выпучен. Но теперь он лежал на животе, опустив тяжелую голову на пол. Болезненный туман понемногу рассеивался, он уже видел ножку шкафа, и мозговые извилины словно бы улеглись по местам. Он попытался подтащиться ближе к хозяину.

— Уй-уй-уй, я хочу к тебе поближе.

— Лежи, лежи. Скоро Аннуш придет.

Репейка опустил морду на пол и сосредоточился на двери; повернуться к ней он не мог, но уже слышал то, чего не улавливало пока ухо старого мастера: торопливо приближавшиеся знакомые шаги.

Щелкнул замок.

— Отец!

— Приберись немного в комнате, дочка… а ты что собрался делать с этим молотом, Лайош?

Лайош только вращал глазами, и это было бы далеко не самое приятное зрелище для Пали и его долговязого приятеля.

— Положи свой молот, Лайош, — распорядилась Аннушка, оглянувшись на разъяренного супруга, — принеси мне лучше чистой воды и метелку.

— Да что же тут было, отец? — присела она на край постели. — Как вы, отец, родненький?… Где Репейка?… Дядя Петер сейчас приведет милицию… Сколько их было… нашли деньги-то… да как же вы не заметили… и собака тоже?

— Они пришибли ее, — коротко ответил Ихарош на град вопросов, — пришибли, может, и жива не будет.

Во дворе опять хлопнула калитка, в прихожей послышался топот ног, кто-то прислонил к стене велосипед, слышно было, как звякнул звонок, и по кухне прошелся свет электрического фонаря.

— Куда это с метелкой собрался, Лайош? — спросил кто-то на кухне.

— Аннушке нужно, там все вверх дном…

— Поставь-ка ее на место, сперва мы осмотрим все, — уже ближе раздался голос и вместе со своим обладателем вступил в комнату.

— Добрый вечер.

В двери стояли два милиционера. Первым вошел высокий сержант с чуть-чуть раскосыми глазами. Когда он снял фуражку, на лоб упала черная прядь.

— Особой беды, вижу, не случилось, — проговорил он, не двигаясь, но глаза его внимательно обегали комнату. — Сколько их было, дядя Гашпар?

— Слышал, переговаривались двое.

— Двое. Быстро давай в отделение, — не оборачиваясь, приказал сержант своему спутнику. — Надо поднять на ноги всю округу. Лайош, могу я тебя попросить… разбуди почту, чтобы дали связь…

— Ладно, — сказал Лайош, а велосипед второго милиционера тем временем уже катил по дорожке.

— Вижу, собаку по голове шарахнули… а пес хорош! — Сделав два шага к кровати, он наклонился к старику. — Как зовут-то? — спросил он негромко.

— Ты что, спятил, Йошка, или не узнаешь?

— Про щенка спрашиваю…

— А… Репейка, — невольно перешел на шепот и старый Ихарош. Милиционер подошел к собаке.

— Что, сержант, может с собаки допрос снять хотите? — съязвила Анна, обиженная, что милиционер не обратил на нее никакого внимания. — Правда, слух идет, будто ваша милость прежде пастухом были…