Он почувствовал знакомую дрожь.

— Хватит, — ласково сказал он. — Я не хочу сейчас доходить до конца.

Если мальчишка его и слышал, то никак не отреагировал. Глаза Сета были закрыты, и он предавался своему занятию с таким рвением, что на губах пенилась слюна.

«Мой член поднимается из пены, как Венера», — подумал Будденбаум.

Мысль его позабавила, и, пока он мысленно смеялся над своей остротой, мальчик едва не довершил дело.

— Нет! — крикнул Оуэн, с силой вырвал член изо рта Сета и сильно, до боли, ущипнул мальчика.

На миг он подумал, что проиграл. Он застонал, скорчился, закрыв глаза, чтобы не видеть соблазнительного зрелища Сета, стоявшего перед ним на коленях. Ущипнул его еще сильнее и мало-помалу успокоился.

— Все, — выдохнул он.

— Я думал, ты хочешь.

Глаза у Сета были открыты, молния штанов расстегнута.

— У меня сейчас нет времени восстанавливать силы, — сказал Оуэн. — Бог ты мой, нельзя было позволять тебе даже начинать…

— Ты первый меня поцеловал, — почти с обидой ответил Сет.

— Меа culpa* (* Моя вина (лат.)), — сказал Оуэн и поднял руки, шутливо прося прощения. — Больше не буду.

Сет понуро опустил голову.

— Никакого «больше» не будет, так? — проговорил он.

— Сет…

— Не надо лгать, — сказал юноша, застегивая брюки. — Я не дурак.

— Нет конечно, — ответил Оуэн. — Поднимайся, пожалуйста.

Сет выпрямился, вытер ладонью губы и подбородок.

— Конечно, ты не дурак, потому я говорю тебе все как есть. Я доверил тебе тайну, о которой до сих пор не рассказывал ни единой живой душе.

— Почему?

— Если честно, сам не знаю. Наверное, потому что ты ну жен мне больше, чем я думал.

— Надолго ли?

— Не дави на меня, Сет. Не все зависит от нас. Прежде чем взять тебя с собой, я должен быть уверен, что не потеряю все, ради чего жил.

— А такое может быть?

— Я сказал: не дави на меня. Сет понурился.

— И вот этого тоже не надо. Посмотри мне в глаза. — Медленно Сет снова поднял голову. В глазах у него стояли слезы.

— Я не могу брать на себя ответственность за тебя, мой мальчик. Ты понимаешь?

Сет кивнул.

— Я не знаю, что случится со мной завтра, — продолжал Будденбаум — Не знаю. Были люди намного умнее меня, но их смело… просто смело, и все тут… потому что они начали этот танец, не умея танцевать. — Он дернул плечом и вздохнул. — Я не знаю, люблю ли я тебя, Сет, но я не хочу использовать тебя и бросить. Я никогда не простил бы себе этого.

С другой стороны, — он взял юношу за подбородок, — похоже, наши судьбы переплелись.

Сет хотел что-то ответить, но Оуэн прикрыл его рот ладонью:

— Ни слова больше.

— Я и не собирался.

— Собирался.

— Я не о том.

— А о чем?

— Я хотел сказать, что там оркестр. Послушай.

Он был прав. Через разбитое стекло доносились отдаленные звуки труб и барабанов.

— Парад начался, — сказал Сет.

— Наконец-то, — отозвался Оуэн, и взгляд его устремился к перекрестку. — Вот теперь, мой мальчик, смотри внимательно.

— Подожди, остановись на минуту, — сказал Рауль.

Тесла замерла и жестом приказала остановиться Фебе, шедшей за ней следом.

— Замри.

Впереди, ярдах в десяти отсюда, Тесла разглядела в тумане движение. Четверо (один из них — тот самый плотник, узнала Тесла) двигались по склону наперерез им. Феба тоже увидела их и замерла, затаив дыхание. Если сейчас хоть кто-то из четверых повернет голову в эту сторону, игра окончена. Наверное, Тесла успеет пристрелить двоих, прежде чем они приблизятся. Но любой из четверки явно справится с ней или с Фебой одним ударом кулака.

— Не самые удачные творения Создателя, — заметил Рауль.

Это было мягко сказано. Все четверо оказались уродливы, каждый по-своему, и уродство подчеркивалось тем, что они шли в обнимку, как гротескные братья. Один из них, несомненно, был самым тощим на свете: его черная кожа прилипла к острым костям, будто папиросная бумага, глаза блестели, и на ходу он семенил ножками. Рядом с ним, поло жив ему на плечо руку небывалых размеров, шагал толстяк в светлой расстегнутой рубахе, весь в пятнах то ли грязи, то ли крови. На его отвислых грудях, покрытых синяками, висело некое существо — помесь омара с попугаем: красное, с крыльями, с клешнями, — припавшее к нему наподобие младенца у кормящей матери. Третьим в четверке был тот самый плотник. На вид самый тупой, с головой, похожей на лопату, с бычьей шеей. Но он шел и насвистывал песенку, и песенка была веселая, и журчала она нежно, как ирландский ручеек. Справа от него и ближе всех к женщинам вприпрыжку бежал карлик. Кожа у него отливала ярко-желтым и казалась липкой, и весь он был разболтанный и издерганный. Черты его лица ужасали — глаза навыкате, подбородок срезанный, рот перекошен, а носа почти нет, только ноздри.