Луня, стряхнув у порога снег с головы и одежды, подошел к Шыку, подергал за рукав:

— Дяденька! Слышь-ка, дяденька, поговорить хочу, выйди следом!

Шык недовольно покосился на Луню, потом вздохнул и сказал, обращаясь к Корчам и Зугур:

— Однако, к обеду двигаться нам надо будет. Не откажут ли хозяева добрые в припасе съестном и одеже теплой — под небесами, думаю, холоденько нам придется.

— Да что ты, родович! — Птах по-бабьи всплеснул руками: — Нешто мы нелюди какие! Чтобы своих, да еще на дело небывалое идущих, и без припасов отпустили? Не сумлевайся, Шык, все дадим, все, что надо! И до холма этого, с тремя камнями, вместе пойдем, а там уж и попрощаемся!

— Ну, благи вам дарю, хозяева, от себя и от обоих моих спутников.

Волхв умолк, скатал Чертеж Земель, сунул его в котомку, кивнул Зугуру и негромко сказал:

— Ты прикинь, чего брать, а чего нет, все ж луну целую под небесами мчаться, туда-назад, да там день-другой, так что бери с запасом. А я пока с Луней потолкую, чего-то засмурнел он совсем.

Волхв вслед за учеником вышел на крыльцо.

— Ух ты, снегу-то! Как зимой! — Шык подхватил ладонью пушистый хлоп снежинок, дохнул на них, брызнул на Луню талой водой: — Чего грустишь, парень? С Руной что неладное? Али уже Поруг вас попутал?

— Я… — запинаясь, начал говорить Луня: — Я просить хотел… Пусть она с нами… ну, с нами идет, а? Тута ей… не жизнь, Птах ее за Выйка отдает, он и со Свиргой уже уговор держал. Груй-то в немощи, его и не спросят. А Руне я мил, она сама сказала. Вот я и хочу ее с собой взять! Ведь не обузой она нам будет!

— Не обузой, говоришь? — Шык прищурившись, посмотрел на Луню, потом хмыкнул: — А как две семидицы в Яровой колеснице туда, да назад столько же ехать прикажешь? Слово бранное не скажи, нужду без оглядки не справь! Да и потом…

— Да ведь не беда это все, дяденька! — перебил Луня волхва: — Бранных слов ты и так не говоришь, а только Зугур, а на нужду чужую смотреть никому охоты нет, всегда отвернуться можно! Зато Руна и кашеварить может, и чародеить чуток, да и лук еще один нам лишним не будет! Почему ты не хочешь брать ее, дяденька? Вот коли останется она, это-то точно бедой обернется!

Волхв нахмурился:

— На зело опасное дело идем мы, Луня! Нам такое предстоит, какова еще ни одному смертному не доводилось свершить. А ну как чего с Руной приключиться, упаси нас всех от того тресветлые боги? Я себе этого никогда не прощу, а уж ты-то сам — тем паче! Об этом ты думал? И потом — с чего взял ты, что Корчи ее с нами отпустят? А?! Девку на верную погибель виданное ли дело! Ясно, что не отпустят, тут и говорить не про что…

— Они ее отпустят, и Руна пойдет с нами! — упрямо и твердо сказал Луня, глядя волхву прямо в глаза. Шык на миг вспыхнул, гневом плеснули его зраки, но вдруг волхв так же быстро успокоился, и лишь усмехнулся в ответ на дерзкие слова ученика:

— С нами, говоришь? Ну-ну…

Вернулись в избу. Тут уже вовсю суетились Корчи и Зугур — набивали мешки копченой птицей, вяленным мясом, укладывали туески с топленым жиром и кожаные мешочки с кореньями и травами. На лавку у стола свалили в кучу балахоны из оленьих шкур, меховые штаны, шерстяные вязанные рубахи и рукавицы.

Руна с надеждой взглянула на вошедшего Луню, одними глазами спросила: «Ну что? Как?».

Луня только кивнул, стиснув зубы, вышел на средину избы, поднял руку:

— Дядько Груй, и ты, Свирга, хочу я к вам слово свое обратить. Знаю, что не по укладу родскому все, но по иному не могу, время уходит…

Луня вытер о кожух враз вспотевшие руки, сглотнул, собираясь с силами, глянул в лица застывших Корчей, шагнул к полатям, на которых лежал Груй, поклонился ему и присевшей рядышком с мужем Свирге:

— Без сватов, без даров, но Пра ведает, от чистого сердца прошу я отдать за себя дочь вашу, Руну! Люба она мне, а я — ей. Сразу говорю уйдет она из отчего дома, со мной уйдет. Всеми богами тресветлыми клянусь, а особливо Родом-Отцом, Ладой и Мокошью, что верным мужем буду я Руне, от беды лихой заслоню, от болести телесной сберегу, от голода избавлю, а коли когда Поруг нас столкнет — первым отступлю, Ладин дар сберегая! Слово мое верное!

Луня выхватил цогский кинжал, полоснул себя по ладони, и, крепя клятву свою, брызнул кровью на божьи личины, смотревшие из углов избы на людей. И наступила тишина…

— Да как же так! — первой подала голос Свирга: — Да нешто доченька моя на погибель верную из дому родного уйдет?! В чужие страны, в далекие далека, ровно она бродило бездомное?! Птах, ты-то чего молчишь?!..

— Тут Птахово слово — последние! — вдруг сурово оборвал гремку Шык: У Руны отец есть, он присудить должен. Как скажет — так и будет!

Руна, что сидела все время на лавке, опрометью бросилась к полатям, припала отцу на грудь:

— Тятенька! Отпусти, отдай меня за Луню, жизнью своей заклинаю отдай! Ты же добрый, ты знаешь все…