Каменистые склоны горы, круто уходящие вверх, показались ученику волхва после непроходимых лесных чащоб удобнее мощеной гати, и он проворно полез по камням, увлекая за собой Руну и стремясь побыстрее выбраться повыше, туда, где должен был дуть горный ветерок, приносящий прохладу и сдувающий мелких летучих тварей.

Бурая гора была не очень большой и походила на цогские горы, по которым Луне, Шыку и Зугуру уже приходилось лазить. Правда, там склоны покрывал мох и травы, а здесь всюду был сплошной камень, но привычные к странствиям путники быстро поднимались все выше и выше, оставляя позади страшный дикий лес, огибали скалы и крупные валуны, осматривая на ходу все расщелины — нет ли где входа в пещеру.

Когда солнце до половины прошло путь от полудня до заката, остановились на привал. Попили воды из горного источника, закусили, посидели на камнях, давая отдых усталым ногам.

— Думаю, погоня за нами может быть! — нарушил молчание Зугур: — Эти, что на Деревянных Птицах летают, видели, куда мы путь держали. И не из пугливых они, молоний твоих, волхв, не испугались ни на чуть. Точно говорю — искать нас будут, в догон пустятся, по земле, или по воздуху. Так что оглядываться надо, еще не хватало нам этим перначам в полон попасться. Тогда все, тогда всему конец. Они, как я слыхал от Веда, всех пленников своих в жертву богу какому-то поганому приносят, вот и нас то же ждет…

— Зугур, не каркал бы ты, а? — предложил Луня, поудобнее устраиваясь на плоском камне: — А то с тобой вечно так — что не скажешь — все сбудется. Прямо провидец, вещун вещуном!

— Ага, вот только ни одного хорошего вещевания я от этого провидца ни разу не слыхивал! — мрачно сказал Шык, потом принюхался: — Вроде как запах какой-то чую… лишний какой-то! Птицей пахнет…

Договорить волхв не успел — из-за ближней скалы, бурой и пузатой, похожей на тушу неведомого исполинского зверя, вдруг начали выскакивать смуглокожие люди, голые, но все покрытые разноцветными устрашающими рисунками, в пышных перьевых шапках и в плащах из разноцветных птичьих перьев. Было их много, и ошеломленные путники едва успели встать в круг и достать оружие, как не меньше пяти десятков молчаливых чужаков окружило место привала.

— Глянь-ко, броней не носят! — в полголоса сказал Шыку Зугур: — А оружие странное какое — дубинки с камнями острыми вместо шипов, а мечи-то из злата, или глаза мне врут?

— Не врут, вещун хренов! — зло процедил Шык, оглядывая замерших в десятке шагов смуглокожих: — Видать, злато у них — все одно, что медь у нас, много его тут. Думаю, биться нам придется… Луня, за Руной приглядывай, а ты, девка, с луком промеж нас встань, пулять будешь во всякого, не жалея, поняла?

Руна кивнула:

— Поняла, дядько Шык. А может, говорить с ними можно? Может, не будут они на нас нападать?

— Береженного… — начал было Луня, но договорить не успел — стоящий в стороне от остальных человек в самом пышном и ярком перьевом наряде поднял высоко вверх кривой утолщенный златой клинок и вдруг пронзительным и тонким голосом завопил:

— Ка-а-а-я-ть-и-н-н-к-у!!!

И тут же все окружившие путников люди, дико заорав, бросились вперед, размахивая оружием! Зугур зарычал, размахивая секирой, Луня, выставив перед собой меч и кинжал, принял на клинок одного, рубал с оттяжкой по незащищенной голове второго, еле успел увернуться от свистнувшей совсем рядо дубинки, яростно врубился в сплошное месиво из раскрашенных темных рук, ног, голов…

За своей спиной Луня пару раз слышал теньканье тетивы — хорошо, значит Руна тут, цела, значит. Зугур ревел, словно горный медведь в берлоге, и грозный его рык перекрывал пронзительное верещание врагов. «Сейчас Шык вдарит чем-нибудь чародейским по этим пернатым людям-птицам, и выдюжим мы…», — подумал Луня, но тут в его правую руку, держащую меч, вцепилось сразу несколько врагов, и он еле-еле сумел отбиться кинжалом, отступив на два шага назад.

Наконец над местом битвы грохнуло — Шык пустил в ход чары. Запахло паленым, смуглокожие отпрянули, сбились в кучу и вдруг, повинуясь визгливым приказам своего вожака, бросили бежать, исчезая все за той же большой бурой скалой.

— Ага! Сыгыргын всех ваших матерей тристо тридцать три раза!! радостно заорал Зугур, но его перебил волхв:

— Лунька, Руна где?!

Луня обернулся, и у него потемнело в глазах — на том месте, где только что стояла его жена, никого не было…

— Ну чего, волхв? Есть тут колдовство какое, али нет? — спросил Зугур, пробираясь по низкому и пыльном каменному ходу, что вел в самое сердце Бурой горы.

Шык, пыхтящий сзади, прохрипел:

— Пока не чую ничего. Там, впереди, есть что-то, а тут — камень и камень. И пыль еще, язви ее, заразу.

— Я вот чего не пойму. — Зугур обернулся к Шыку, стряхнул красноватую мелкую порошу с головы: — Поганцы эти пернатые, когда в нору Руну уволакивали, чего ж они дозор, заставу или засаду не поставили? Совсем тупые, э?

— Можа и тупые, да только мыслю я — не спроста это. — отозвался Шык: Надеются они на что-то, крепко надеются. Надо бы Луньку остеречь, а то прет он дуром, голову сломя, кабы не впоролся в дерьмо какое…