— Какого дьявола, Селедка? Ты что, опять поссорился с Робертой? — спросил я, и когда он ответил «да так, пустяки», я стукнул кулаком по столу и велел ему не валять дурака и выкладывать все как есть.

— Да, — поддержала меня тетушка Далия. — Немедленно рассказывайте, что случилось.

На миг мне показалось, будто он собирается с оскорбленным видом заявить, что предпочел бы, с нашего позволения, не обсуждать свои сугубо личные дела, но, едва разлетевшись, он поймал взгляд тети Далии и дрогнул. Взгляд у тети Далии очень властный, хотя ей далеко в этом отношении до тети Агаты, которая, как известно, пожирает собственное потомство и во время полнолуния приносит человеческие жертвы. Он опустился на стул с подавленным видом.

— Что ж, если вы так настаиваете, — сказал он. — Она разорвала помолвку.

Это мало что прояснило. Об этом мы и сами догадались. Не станешь называть предателем человека, с которым собираешься идти под венец.

— Но ведь всего час назад, — сказал я, — перед тем, как мы расстались около придорожной гостиницы под названием «Лиса и Гусь», она пела тебе восторженные дифирамбы. Что стряслось? Что ты ей сделал?

— Да, собственно, ничего…

— Давай, выкладывай.

— Ладно… Дело было так…

Тут он остановился и заявил, что готов отдать пятьдесят гиней за двойную порцию виски с содовой, но для этого пришлось бы звонить папаше Глоссопу и нести виски из закромов в подвале, что отняло бы много времени, и тетя Далия эту идею отвергла. Вместо вожделенного освежающего эликсира она предложила ему холодную булочку, от которой он отказался, и велела ему продолжить свой рассказ.

— Ошибка моя состояла том, — сказал он по-прежнему низким, хриплым голосом, точно простуженное привидение, — что я сделал предложение Филлис Миллс.

— Что?! — воскликнул я.

— Что?! — воскликнула тетя Далия.

— Проклятие! — сказал я.

— Зачем, ради всего святого, вы это сделали? — спросила тетя Далия.

Он смущенно заерзал на стуле, точно кто-то напустил ему муравьев в брюки.

— В ту минуту мне казалось, что это удачная мысль, — сказал он. — Бобби заявила мне по телефону, что не желает меня видеть ни в этой жизни, ни в будущей, а Филлис призналась мне, что ее очень смущает скандальное прошлое Уилберта Артроуза, но он такой обаятельный, что она не в силах будет отказать ему, если он сделает ей предложение. Так вот, поскольку моя задача состояла в том, чтобы помешать ему оное предложение сделать, я подумал, что самое простое — это самому обручиться с Филлис. Мы с Филлис все обсудили и, придя к соглашению, что это всего лишь для отвода глаз и ни к чему нас не обязывает, объявили обо всем Артроузу.

— Очень остроумно, — сказала тетя Далия. — И как он это воспринял?

— Как если бы его хватили обухом по голове.

— Мы все тут то и дело получаем обухом по голове, — сказал я. — Селедка был оглушен, когда вспомнил про письмо…

— Это сущие пустяки, — сказал Селедка, — по сравнению с тем, что я испытал пять минут назад: в тот самый миг, когда я целовал Филлис, невесть откуда появилась Бобби.

Я поморщился. Смахивает на французские романы, подумал я.

— Совершенно не обязательно было ее целовать.

— Согласен, не обязательно, но мне просто хотелось, чтобы вся сцена выглядела убедительно в глазах Артроуза.

— А, понятно. Чтобы до него по-настоящему дошло.

— Именно так. Конечно, я ни за что не стал бы ее целовать, если б знал, что Бобби передумала и хочет, чтобы все было, как прежде. Но я не знал. Какая ирония судьбы! Об этом замечательно написано у Томаса Харди. [90]

Я понятия не имею, кто такой этот Т.Харди, но мысль Селедкину понял. Подобные случаи часто описываются в приключенческих романах, где на последней странице девушки в отчаянии восклицают: «Если бы я только знала!»

— Почему же ты не объяснил ей, в чем дело? Он посмотрел на меня с сожалением.

— С таким же успехом можно пытаться что-то объяснять взбесившейся рыжей кошке.

Я не мог не признать его правоту.

— А что было дальше?

— О, она держалась безукоризненно вежливо. Пощебетала любезно о том, о сем, пока Филлис не ушла. И тут началось! Она сказала, что летела сюда, как на крыльях, сердце ее чуть не разорвалось от любви, она сгорала от нетерпения поскорее упасть в мои объятия, и какой же это был для нее приятный сюрприз, когда она обнаружила, что объятия уже заняты и падать ей некуда. Ну, и много чего еще. Беда в том, что она и прежде косо поглядывала на Филлис — в Швейцарии ей казалось, что у нас с Филлис чересчур теплые отношения. Разумеется, безо всякого на то основания.

— Ну, конечно, вы были просто добрыми друзьями…

— Именно так.

— Если хотите знать, что я думаю по этому поводу… — сказала тетя Далия.

Но мы так и не узнали, что она по этому поводу думает, потому что в комнату вошла Филлис.

Взглянув на вошедшую в комнату Филлис, я подумал, что нетрудно понять, отчего Бобби подняла такой шум, когда Увидела ее в объятиях Селедки. Я, конечно, не юная дева, влюбленная в штатного сотрудника газеты «Рецензии по четвергам», но, окажись я на месте Бобби, я бы не на шутку забеспокоился, застукав своего жениха со столь привлекательной особой, как приемная дочь Обри Апджона. С головой у нее, правда, не все в порядке, но что касается внешности — красотка, каких мало. Голубизна ее глаз сияла ярче небесного свода, а скромное летнее платье скорее подчеркивало, нежели скрывало грациозные обводы ее фигуры; стоит ли удивляться, что, увидев Филлис, молодой Артроуз сломя голову помчался за томиком стихов и прямиком потащил ее на ближайшую тенистую поляну.