Прошло полчаса, и класс увидел, как мальчик отложил в сторону учебник латинского языка и взялся за греческий; ученики ехидно посмотрели на Генри Баскома, и удовлетворенный шепот прошелся по рядам. Греческий, математика были одолены в свой черед, затем дело дошло до «Нового метода стенографии, по названию фонография». Но стенография недолго жила — одна минута и двадцать секунд было затрачено на ее изучение, после чего незнакомец перешел к другим предметам. Заметив это, учитель сказал:

— Что так быстро покончено со стенографией?

— Так она основана всего лишь на нескольких простых и кратких правилах, сэр. Применять их легко и просто — как правила в математике. Кроме того, тут вставлена масса примеров — приведено бесчисленное множество сочетаний английских слов, из которых гласные исключены. Система эта просто изумительная по своей простоте, точности и ясности. Она позволяет записывать и по-гречески и на латыни, давая сочетания слов с исключенными гласными, которые, несмотря на последнее обстоятельство, остаются понятными.

— Хм, твой английский улучшается прямо на глазах, мой мальчик.

— Да, сэр. Ведь я прочел все эти книги, и они помогли мне отточить языковые формы — те изложницы, в которых он отлит.

— Я уже не могу больше ничему удивляться. Мне кажется, нет чуда, который такой разум не мог бы совершить. Подойди к доске, я хочу посмотреть, как будет выглядеть греческий язык при фонографической записи сочетаний слов с исключенными гласными. Я продиктую несколько отрывков, а ты записывай.

Мальчик взял мел, и экзамен начался. Учитель диктовал вначале медленно, потом быстрее и быстрее и наконец с такой быстротой, с какой только он мог. Мальчик записывал за ним без всякого затруднения. Затем учитель перешел на латинские фразы, английские, французские — мальчик и тут отлично справился с заданием.

— Поразительно, дитя мое… Ошеломляюще поразительно! Еще одно чудо, и я сдаюсь. Вот страница, вся заполненная колонками цифр. Сложи их вместе. Я видел, как это проделал за три с половиной минуты один известный аттракционист-фокусник. Итоговая сумма мне известна. Итак, засекаю время! Ну-ка побей его рекорд!

Новичок взглянул на листок, вежливо поклонился и сказал:

— Четыре миллиона восемьсот шестьдесят пять тысяч четыреста девяносто шесть, если, конечно, неясная двадцать третья цифра в пятой строке сверху — девятка, а не семерка. Тогда итог будет на два меньше.

— Правильно, рекорд побит. Но ведь у тебя не было даже времени разглядеть замазанную цифру, не то чтоб заметить, на каком месте она находится? Подожди-ка, я отыщу ее. Так говоришь, двадцать третья в пятой строке сверху? Ага, вот она. В самом деле не ясно, то ли это семь, то ли девять. Но неважно, ответ все равно правилен.

О-о, неужто мои часы врут? Время-то далеко за полдень, а мы и про обед забыли. Такого еще ни разу не случалось за тридцать лет моей работы в школе. Воистину сегодня день чудес. Ну, дети, можете разойтись по домам. Так как же тебя зовут, мой маленький чародей?

Все школьники, снедаемые любопытством, столпились перед новичком и жадно пожирали его завистливым взглядом. Все, кроме Баскома, который оставался стоять в стороне, сердито надутый.

— Кварант-квотре, сэр. Сорок четвертый.

— Как-как? Ведь это же только номер, а не имя.

Незнакомец вежливо поклонился. Учитель замял вопрос.

— Когда же ты прибыл в наши края?

— Вчера вечером, сэр.

— У тебя тут родные и близкие?

— Нет, сэр, никого.

— Где же ты остановился?

— Меня приютил в своем доме мистер Хотчкинс.

— Ну ты увидишь, это прекрасные люди, добрые и отзывчивые. Тебя кто-нибудь представил им?

— Нет, сэр.

— Ты понимаешь, я любопытен. Мы все тут очень любопытны, в этой маленькой скучной деревне. Но наше любопытство безвредно. Каким образом тебе удалось объяснить им, что ты хочешь?

— С помощью знаков и благодаря их доброте и состраданию. На дворе было холодно, а я странник.

— Верно, верно, хорошо сказано, без лишних слов. Это точно характеризует Хотчкинсов, тут вся их жизнь. Значит, ты вошел… и каким образом?…

Сорок четвертый вежливо склонил голову.

Учитель сказал дружелюбно:

— Еще раз виноват. Забудь об этом, прошу тебя. Я очень рад, что ты приехал сюда, и признателен тебе за это…

— Благодарю вас, сэр.

— Мой служебный долг требовал, чтобы я поговорил с тобой прежде, чем ты уйдешь из школы, потому-то я и расспрашивал тебя. Прими это как извинения. Адью!

— Прощайте, учитель!

Класс опустел, а старый Фергюсон продолжал расхаживать между парт с чувством собственного достоинства, приличествующим его служебному положению.