— Да-да, конечно. Я хочу сказать, ты же первый смеешься от души, когда вспоминаешь про бассейн в «Трутнях». Я тебя прошу, старик, при первой же возможности отведи Кору в сторонку и заверь ее, что в этой истории нет ни слова правды. Берти, мое счастье в твоих руках, надеюсь, ты меня понимаешь.

Разумеется, если он ставит вопрос таким образом, что мне остается? У нас, Вустеров, свой кодекс чести.

— Ладно уж, — сказал я, впрочем, без особого восторга.

— Берти, ты молодчага!

— Когда я познакомлюсь с этой занудой?

— Пожалуйста, Берти, не называй ее «занудой». Я уже все предусмотрел. Я сегодня приведу ее к тебе на обед.

— Как?!

— К половине второго. Чудно. Славно. Отлично. Благодарю. Я всегда знал, что могу на тебя положиться.

Он умотал, а я обратился к Дживсу, который возник передо мною с завтраком на подносе.

— Дживс, обед на троих, — сказал я.

— Очень хорошо, сэр.

— Знаете, Дживс, это уж слишком. Помните, какую свинью подложил мне мистер Глоссоп тогда, в бассейне «Трутней»?

— Да, сэр.

— С тех пор я мечтаю отомстить. А теперь, вместо того чтобы стереть его в порошок, я должен кормить его с невестой изысканным обедом, всячески обхаживать, словом, быть добрым ангелом.

— Такова жизнь, сэр.

— Вот именно, Дживс. Что у нас на завтрак? — спросил я, оглядывая поднос.

— Копченая селедка, сэр.

— Не удивлюсь, — сказал я, все еще пребывая в задумчивости, — если узнаю, что жизнь селедок полна волнений и тревог!

— Вполне возможно, сэр,

— Это помимо того, что ее коптят.

— Да, сэр.

— И все идет своей чередой, Дживс…

Не могу сказать, что эта барышня Беллинджер вызвала у меня такой же восторг, как у Таппи. Она предстала перед моим взором ровно в час двадцать пять и оказалась упитанной особой лет тридцати с комплекцией борца среднего веса, властным взглядом и квадратным подбородком, которого лично я всячески бы сторонился. Наверное, такой бы стала Клеопатра, если ее посадить на углеводную диету. Не знаю почему, но все женщины, имеющие касательство к оперному пению, даже если они еще только ему обучаются, склонны к излишней полноте.

Таппи тем не менее был явно от нее без ума. Все его поведение и до обеда и во время оного свидетельствовало о том, как сильно он старается соответствовать ее благородной душе. Когда Дживс предложил ему коктейль, он отпрянул, будто ему сунули под нос змею. Я ужаснулся, увидев, как любовь изменила этого несчастного. У меня даже аппетит пропал.

В половине третьего Беллинджер отбыла на урок пения. Таппи рысцой потрусил за ней до двери, нежно подвывая и слегка подпрыгивая. Вернувшись, он уставился на меня затуманенным взглядом и сказал:

— Ну, Берти?

— Что «ну»?

— В смысле, как она? Хороша?

— А то! — сказал я, чтобы ублажить несчастного придурка.

— Удивительные глаза, правда?

— Слов нет.

— А фигура — правда потрясающая?

— Шикарная!

— А какой упоительный голос!

На этот вопрос я имел все основания ответить довольно искренне. Девица Беллинджер по просьбе Таппи спела несколько песен, прежде чем зарыться в кормушку. Что правда, то правда, глотка у нее была луженая. С потолка все еще сыпалась штукатурка.

— Голос — потрясающий, — сказал я.

Таппи вздохнул и, налив в стакан примерно на четыре дюйма виски и на один — содовой, с наслаждением сделал большой глоток.

— Ах! — сказал он, — как хорошо!

— Почему ты не пил за обедом?

— Понимаешь, в чем дело, — сказал Таппи. — Я еще не выяснил, как Кора относится к умеренному употреблению спиртных напитков время от времени, поэтому счел благоразумным пока воздержаться. Думаю, такое воздержание будет свидетельствовать в ее глазах о моем глубоком уме. Сейчас все висит на волоске, и каждая мелочь может поколебать чашу весов.

— Чего я не могу постичь, так это как, черт побери, убедить ее, что у тебя вообще есть ум, о глубоком я уж не говорю.

— Пусть тебя это не волнует — у меня свои методы.

— Готов поспорить, они никудышные.

— Да? Готов? — горячо заговорил Таппи. — Ну так позволь сказать тебе, мой дорогой, что эти мои способы отнюдь не никудышные. Я искусно и тонко руковожу всем процессом. Помнишь Бифи Бингема, он учился с нами в Оксфорде?

— Видел его на днях. Он стал пастором.

— Да. В Ист-Энде. Ну, так вот, он организовал клуб для местных подростков с дурными наклонностями, они там в читальном зале играют в триктрак, пьют какао, изредка ходят в клуб «Чудаки» на нравоучительные представления и концерты. Я помогаю Бифи в этом начинании. Последние месяцы по вечерам только и делаю, что играю в триктрак. Кора все это чрезвычайно одобряет. Она обещала петь в концерте, который Бифи устраивает во вторник.