Подняв руку, она провела по его щеке. Арханцель отпустила мою руку, развернувшись к магу и Марго. Щель растворилась, и меч из Тумана пудовой тяжестью повис у меня в руке.

Если Сархат мог простить брата, которого любил больше всего на свете, то он это уже сделал. Как и безоговорочно простила брата Арханцель. Я больше не чувствовал ничего, кроме тяжести меча, холода и собственного голода. Разомкнув нашу короткую связь, глава псиоников тяжело осела на снег. Сархат, чуть улыбнувшись от прикосновения Марго, легонько кивнул. Развернувшись, он сделал шаг и растворился в воздухе. Что сказала худышка старому магу, я узнать уже не мог. Но я помнил ее мысли и чувства, ее сомнения и очень странные, по-женски нелогичные выводы. Она не любила меня — нет. Но теплившиеся в ней чувства вполне могли воплотиться в любовь — чуть позже. Ей было страшно оставаться, но вернуться к пустоте, одиночеству и воспоминанием было страшнее. Я сделал все возможное и невозможное как для того, чтобы она осталась, так и для того, чтобы оттолкнуть ее от себя. Несмотря на это Марго верила и надеялась (и это читалось в ее взгляде) что счастье в нашем новом мире для нее возможно. А уж в том, что я был готов перевернуть этот мир для нее вверх дном, она уже не сомневалась.

Чуть улыбнувшись и вздохнув, худышка шагнула ко мне.

Я взглянул на горизонт, готовый взорваться рассветом и сморгнул подкравшиеся слезы.

— Боже, у меня же там все! — Без особой грусти, будто отдавая дань признательности старому миру, прошептала Марго.

— Все будет! У нас уже есть целый дворец! — Воскликнул я шепотом и улыбнулся.

— Дворец?

— Да, дворец! Просто, он пока невидимый!

Марго тихо засмеялась, и это было величайшей наградой. Сжав крепче ее ледяную ладошку, я увидел, как в улыбающихся кошачьих глазах поднялось солнце.

28.07.07.