– И тогда вы начали стрелять в своего «младшего брата»?

– Не угадали. Я никогда в него не стрелял, я только отстреливался… Меня к этому вынудили. Я вам скажу больше, я продолжал опекать своего «младшего брата». Ц даже сейчас я ратую за то, чтобы он был сыт, обут, образован и в меру пьян. Я искренне готов во всех этих направлениях продолжать свою благотворительную деятельность. При этом на будущее я ставлю только одно условие: между мной и моим «младшим братом», на тот случай, если он вновь «проснется, исполненный сил», должен находиться полицейский участок. Вот мое кредо,

– Довольно тривиальное.

– Но, по крайней мере, логичное, - сказал он.
– А вот в вашем кредо я логики не вижу. Если вы мне поможете разглядеть, буду благодарен…

Так началось наше знакомство, которое продолжалось до тех пор, пока меня не истребовала омская контрразведка. Гриничев жаждал общения. Меня к нему обычно привозили из тюрьмы под вечер, а увозили глубокой ночью. Все это время мы «обменивались мыслями». И должен сказать, что беседы с ним дали мне не меньше, чем посещение в 1903 году кружка, которым ты руководил…

Гриничев относился к разряду тех обывателей, которые, столкнувшись с событиями 1905 - 1906 годов, к 1917 году уже достаточно четко и бескомпромиссно определили свои классовые позиции и социалистическую революцию - или, пользуясь их терминологией, «послеоктябрьскую пугачевщину» - встретили во всеоружии. Таких мне приходилось встречать и раньше. Гриничев от них отличался умом, не прикрытым никакими лозунгами, цинизмом, напоминающим, кстати, цинизм «Монаха», и до сих пор непонятным мне стремлением понять через призму своих представлений о человеке («рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше»), почему значительная часть русской интеллигенции оказалась в рядах революции.

– Рабочие борются за фабрики и заводы, - говорил он.
– Это логично. Крестьяне - за землю. Тоже логично. А вот за что сражается интеллигенция? За прабыть перевешанной после революции мозолистыми Руками своего «меньшого брата»?

Ответы мои его не удовлетворяли. Он считал их слишком романтическими для того, чтобы объяснить это странное, по его мнению, явление.

– Совесть, справедливость, всемирное братство - это для гимназистов, - говорил он.
– Идет борьба за существование. А кто сражается против нас? Те, кто связан с нами кровными узами: генерал и сын генерала Брусилов, офицер Тухачевский. Где тут логика классовой борьбы, которую проповедует тот же Ульянов?

И однажды, когда разговор в очередной раз зашел в тупик, Гриничев сказал:

– Ну ладно, оставим высокие материи. Допустим, что русский человек по натуре бунтарь, даже во вред себе. Тут нет и не может быть логики. Будем исходить из того, что в нарушение законов, установленных Дарвином, русскому интеллигенту, единственному среди всех тварей, населяющих землю, не свойственно чувство самосохранения и поэтому он обречен эволюцией на вымирание. Туда ему и дорога. Пусть его кости вместе с костями мамонта через триста или пятьсот лет изучают археологи. Не жалко. Но, по крайней мере, объясните мне другое. Если уж интеллигенция помогает рыть нам и себе могилу рядом с «меньшим братом», то она, видимо, должна делать это разумно: рационально расходовать силы, использовать в полную меру свой опыт, знания… Согласны?
– Я кивнул головой.
– Тогда объясните мне смысл омского восстания, - сказал Гриничев.
– Насколько мне известно, в Омский большевистский комитет входили такие фигуры, как Нейбут, который поддерживал связь со Свердловым, - учтите, я вас не спрашиваю, а перечисляю установленные факты, - бывший студент петербургского университета Александр Масленников, Михаил Рабинович и другие. Им нельзя отказать ни в уме, ни в опыте, и тем более непонятно их решение о восстании. Я внимательно изучал ваши планы. Вы хотели захватить ставку, «совет министров», штаб Степного корпуса, артсклады, телеграф и радиостанцию, а затем провести мобилизацию рабочих и начать наступление в сторону Новониколаевска. Ну, вам не повезло. Восстание было задавлено в зародыше. Всего предусмотреть нельзя - это понятно. Но предположим, что вам удалось осуществить задуманное. Используя внезапность, вы захватываете Омск и направляете отряды на восток… А дальше? Рассчитывали на помощь Красной Армии, которая увязла в районе Уфы и собиралась сдавать Пермь?

– Нет.

– На всесибирское восстание «младшего брата»?

– Нет. Условия для такого восстания тогда еще не созрели.

– Значит, вы понимали, что разгром неминуем, что он, в лучшем случае, произойдет через пять - десять дней?

– Разумеется.

– Тогда зачем вы шли на восстание, которое заранее было обречено?

На этот вопрос, как тебе известно, ответил еще в ноябре 1918-го Саша Масленников. Выступая тогда на заседании комитета, он, отвечая на возражения товарищей, предлагавших отложить вооруженное выступление, говорил: «Пролетарской революции угрожает величайшая опасность, и она нуждается в нашей помощи сейчас, а не потом. Наша задача - помочь Советской России в самый трудный для нее момент. И если даже мы продержимся в Омске только три дня, то и в этом случае восстание будет оправдано».

Приблизительно так я и объяснил Гриничеву наше решение, добавив, что по законам его излюбленной логики, когда человеку угрожает смерть, он для спасения головы может пожертвовать рукой.

– То есть вы хотите сказать, что сознательно шли на самоуничтожение для того, чтобы помочь всероссийскому большевизму?

– Если вам угодно, можно сформулировать и так. Хотя это не совсем точно.

Насколько я понял, Гриничева такая концепция поразила: она никак не укладывалась в рамки его представлений о человеческой природе и пружинах, которые руководят людскими поступками. И через день, когда меня должны были этапировать в Омск, он, вернувшись к этому разговору, сказал:

– Знаете, Стрижак-Васильев, в психологии обольшевиченной интеллигенции вы мне разобраться не помогли. Для меня это по-прежнему загадка. Но зато вы мне помогли в другом…

– В чем же?

Я, кажется, понял, чего не хватает нам… Нам нужны объединяющая идея и ваш фанатизм. Только такой клей может склеить все группы и группочки в единое… А до тех пор, пока это не произойдет, все белое движение - фикция, что-то вроде патрона без капсюля… Наша беда в том, что каждый сражается только за себя и за свое… Волков - за монархию, Пепеляев - за Учредительное собрание, которое после победы над большевизмом повесит всех монархистов, в том числе и Волкова, Красильников борется за казачьи вольности, князь Голицын - за дворянство, а я - за благотворительность под охраной полицейского при» става…