Мерно вздымаются лохматые волны. Сверкают яркие звезды, отражения их бегут по неровной поверхности океана и гаснут в бурунах, отброшенных корпусом корабля. Впереди — вулканическая вершина самого крупного острова архипелага — Гавайи. Дальше, в туманном свете сумерек неясно вырисовывается другой остров — Майи… Я вглядываюсь, и из темноты выплывает еще один остров, знакомый мне по описаниям Джека Лондона. Это остров прокаженных — Молокаи.

Надвигается ночь. Справа видны темные силуэты кораблей. Я догадываюсь — мы у причалов Гонолулу. И сразу наступает утро. На берегу, совсем рядом, высокая башня. Чей-то голос подсказывает мне: “Это маяк “Алоха”, хорошо знакомый морякам всех стран”…

Дорога — запутанная и тонкая, как кружевная вязь — упрямо лезет вверх. Со склона высокой горы я вижу остров Оаху. Контуры его дважды резко очерчены: один раз — белой линией прибоя, второй — зеленой цепью высоких кокосовых пальм… На секунду видение замирает, потом море почему-то становится желтым, и кажется, что я в оазисе, а кругом безбрежная пустыня…

Я оборачиваюсь в ту сторону, где двойная бело-зеленая граница острова прерывается громадными зданиями отелей, банков, пароходных компаний… Гонолулу! У этого города свой внешний обвод — широкая дуга убогих лачуг, в которых живут канаки…

И, словно подслушав мои мысли, невидимая сила сейчас же переносит меня в музей — последнее прибежище вымирающей культуры канаков. Взгляд мой переходит с предмета на предмет — пироги, оружие, посуда, какие-то украшения — и останавливается на массивной, отполированной доске с закругленными краями.

Меркнет свет, и через темноту проступает надпись: “Плавательная доска гавайского вождя Пали. Изготовлена из дерева уилиуили. Длина — 14 футов 6 дюймов, ширина — 20 дюймов…”

Снова все застилает темнота, и снова возникает та же надпись. Кто-то тянет меня за руку. Но я всматриваюсь в четкие буквы…

— Да проснитесь же, черт побери!

Я с трудом открыл глаза. Рядом сидел Трах, взволнованный и какой-то взъерошенный.

— Доску видели?! — почти выкрикнул он.

— Доску?

Я машинально кивнул головой.

— Что там написано?

— Плавательная доска вождя… вождя…

— Пали, — нетерпеливо подсказал Трах.

— Да, Пали… Потом про дерево… Она из дерева уили… уилиуили.

— Отлично! — Трах подскочил на месте. — Размеры? Какие размеры?

— Длина 14 футов…

— О!

На лице Траха был написан откровенный восторг. Глаза сияли.

— Дальше, дальше!

Я пытался вспомнить, но цифры ускользали. Кажется, вот-вот вспомнишь… и не вспоминаешь. Лицо Траха попеременно выражало то радость, то уныние.

— Нет, не могу, — признался я.

Только теперь мне пришел в голову законный вопрос: “А откуда Трах знает о моем сне?”

— Послушайте, Николай Андреевич, — окончательно проснувшись, спросил я, — как это вы угадали мой сон? Что за чертовщина?!

Трах не ответил. Глаза его потухли. Он встал и, сгорбившись, пошел к двери. Длинные руки бессильно раскачивались на ходу…

Поразмыслив минут пять, я сказал себе: “Хватит! Нужно найти разумное объяснение”. Еще полчаса ушло на поиски объяснения. Я действовал методом исключения. Случайность? Нет, не случайность: Трах знал, что именно мне приснится. Внушение? Опять-таки нет! Ведь мы накануне почти не разговаривали о Гавайских островах. Правда, под влиянием предсказания Траха я думал о Гавайях, но зато накануне я совсем не думал о Крыме. Нет, внушение здесь не при чем. Что же остается? Всякая сверхъестественная ерунда заранее исключается — в чудеса я не верю.

Так что же все-таки остается? Не случайность, не внушение… Гипноз!

Я сразу почувствовал облегчение. Объяснение было найдено. Конечно же, гипноз!

К завтраку я вышел нескоро. Трах сидел за столом, ожидая меня. На лице его было написано нечто среднее между раскаянием и любопытством. Я коротко поздоровался, придвинул стул и с сосредоточенным видом принялся за яичницу. Трах, искоса поглядывая на меня, вертел в руках вилку. Наконец, поняв, что первым я не заговорю, он откашлялся и начал:

— Видите ли, Константин Петрович… э… дело в том, что… гм… как бы сказать…

Я в упор посмотрел на него.

— Ну?

Трах окончательно смутился.

— Дело в том… э… понимаете…

Я нанес последний удар.

— Понимаю. Все понимаю, и давно все знаю. Незачем вам было скрывать.

К своему удивлению, смущение Траха как рукой сняло. Он выскочил из-за стола, уронив и на лету поймав очки. Теперь его круглое лицо изображало откровенную радость.

— Так вы знали? — он прямо-таки излучал радость. — Прекрасно! Тогда еще не все потеряно. Отлично, отлично!