— Ну что, ну что! — прорычала Муттер Юдифь на своем бедном немецком и величественно скрестила на груди руки в ожидании ответа.

Наступило молчание.

— Нет, вы только посмотрите на них! Ни дать, ни взять, пришли полюбоваться друг дружкой! — послышался выкрик из толпы.

— Иисус-Мария! А у меня суп на огне! Ну что, голубушки, сегодня разберетесь или до завтра ждать прикажете?

— И ждать нечего. Силы — так на так… — разочарованно выкрикнула еще одна.

Тут лавочница задрожала с ног до головы и опустила плечи под незримой тяжестью. Противницы были на волосок друг от друга.

— Осторожно! — холодно сказала Муттер Юдифь.

Казалось, лавочницу завораживают ноздри грузной еврейки, которые как будто нарочно медленно раздувались.

— Моя бедная девочка… доченька моя… — пролепетала она растерянно и в панике попятилась к дверям своей лавки.

Через несколько секунд она появилась снова, ведя дочку за руку. Вид у нее был уже совсем другой.

— Ну что, ну что? — повторила Муттер Юдифь на этот раз менее уверенно.

— Ну-ка, скажи, что он тебе сделал!

Толпа сдвинулась еще плотнее. Увидев, что от нее ждут ответа в торжественном молчании, девочка испуганно охнула, потянула носом и замолчала.

— Будешь ты говорить, черт бы тебя подрал, или я из тебя душу выколочу? — нетерпеливо передернула плечами лавочница и занесла руку над щекой ребенка.

— Он… он… он надоедал мне, — виновато опустила голову девочка и подняла скрещенные руки.

— Рассказывай, рассказывай, как было дело!

— Не могу.

— Он приставал к тебе с разными неприличностями, да?

— Да-а-а…

— Быть того не может, он хороший мальчик, — заявила Муттер Юдифь.

Однако в исполненном жалости взгляде, направленном на худенькую, заплаканную жертву, ясно читались ее подлинные мысли. Всю спесь с нее как рукой сняло, и она молча удалилась под враждебный ропот. «Но ведь он обычно не такой плохой…», — печально думала она.

Эрни она застала на кухне в объятиях барышни Блюменталь. Допрос закончился двумя увесистыми оплеухами, в которые она вложила все свое прежнее обожание, смешанное теперь со смутным чувством отвращения к этому существу, в жилах которого текла и ее кровь. Но она себя больше в нем не узнавала. Голова у Эрни слегка покачивалась, он был бледен; глаза его под черными кудрями, падавшими на лоб, были полузакрыты. Он дернул головой, раз вправо, раз влево и медленно вышел из кухни своим парадным шагом.

Когда дверь за ним закрылась, обе женщины прислушались. Они удивились тому, что в гостиной не раздаются его шаги, но тут дверь снова беззвучно открылась, и в проеме показался профиль Эрни. Повернувшись к барышне Блюменталь. он задумчиво вбирал ее образ в глубокие черные озера своих глаз, наполненных дрожащей влагой. Вдруг озера расплылись, и вместо них оказалось просто детское личико, по щекам которого текли слезы.

— Я ухожу навсегда! — заявил он твердо.

— Иди, иди, — презрительно отозвалась, Муттер Юдифь, — только к ужину не опаздывай!

Голова снова скрылась, и дверь на этот раз захлопнулась окончательно.

— У этого ребенка нет сердца! — заявила Муттер Юдифь своей невестке.

— А ведь он такой красивый, — задумчиво отозвалась барышня Блюменталь.

Перебежав мост через Шлоссе, Эрни споткнулся о камень и упал навзничь. Не раскрывая глаз, он почувствовал, что лежит в траве у обочины дороги… Ему казалось, что внутри и вокруг него одна и та же тьма. Он перевернулся на живот, широко раскрыл рот и дал волю последним слезам. Последним, потому что вздохнул он тоже в последний раз. Больше он никогда уже не начнет дышать снова-это ему было очевидно. Земля и небо тоже никогда уже не перестанут качаться. Поэтому тщетно его разметанные руки пытаются утихомирить эту качку: видно, он слишком быстро бежал и теперь умирает.

«Ну, как, Эрни? Ты доволен?»

— Ну, Эрни, — сказал он вслух.

Во рту зашелестело что-то влажное, и с губ начали срываться слова. Легкие, круглые и прозрачные, как мыльные пузыри, они уносились к луне, вызывая у Эрни лишь крайнее удивление.

Наконец, сосредоточившись, он осмелился членораздельно произнести: «Эй, Эрни!» — и даже обрадовался тому, что у него получилось.

Личность, к которой были адресованы эти слова, откликнулась незамедлительно и с полной готовностью: «Что угодно?»

Эрни осторожно приподнялся на локтях, потом встал на колени, потом сел и обхватил их руками. А в голове творилось что-то невероятное. Как будто там сидят дна человека и, как кумушки за чаем, болтают между собой. «Эй, Эрни», — снова подумал он, но тут одним прыжком появился третий Эрни, и все смешалось.

Вдали завыл ветер, и верхушки деревьев пошли волнами. По земле закружились опавшие листья. За кустами Шлоссе колотилась о каменный мост.

Ветер стих так же быстро, как и начался, и поля погрузились в тишину. Луна застыла в ожидании. В конце дороги зажглись крохотные огоньки. Они были совсем не страшные. Наоборот, они подмигивали робко, будто свечи, выстроенные на далеком горизонте. «Здесь Штилленштадт», — неслышно шептали они.