Ни о какой нечистой силе речи не шло. Так продолжалось довольно долго, пока однажды, придя немного раньше обычного времени, молодой монах не почувствовал в поведении алхимика какую-то странность, тот словно оказался застигнутым за чем-то неприличным и как-то странно вел себя. Он возбужденно говорил, украдкой бросая взгляд в дальний угол лаборатории, заставленной разной мебелью.

Молодой монах отважно поднял над собой крест, освященный настоятелем, который он как раз принес собой, чтобы предотвратить проникновение нечистой силы в лабораторию алхимика в свое отсутствие, и двинулся в дальний угол, громко читая молитву.

Среди мебели нечто зашевелилось и, подняв пыль, побежало прочь. Юноша кинулся за ним. Перед собой видел он существо на коротких лапках, какое-то дьявольское создание, бормочущее непонятные слова.

Монах прервался, и, повернувшись к Василиску, сказал:

— А ведь признайся, ты испугался тогда креста!

— Ну еще бы не испугаться, — отозвался тот, — представь, на тебя несется молодой крепкий детина, с дубиной над головой, с явным намерением шандарахнуть тебя по голове. Забить бы — не забил, однако, приятного мало, когда по голове дубьем лупят.

— И за это ты меня забросил в неведомые дали?

— Да никуда я тебя не забрасывал, нечего было за мной гоняться.

Монах летел вперед, не разбирая дороги. Существо, несмотря на то, что оно неуклюже передвигалось на своих коротких лапках, все еще было впереди, и ему никак не удавалось сократить дистанцию между ним и собой. Спустя некоторое время он начал ощущать, что устает, однако он все бежал и бежал вперед. Потом ему перестало хватать дыхания. Перед глазами поплыли радужные круги, ноги сделались ватными и чтобы не рухнуть, он вынужден был остановиться и сесть.

Отдышавшись, он, наконец, огляделся вокруг себя. Странное существо куда-то пропало. Но и он находился в совершенно незнакомой местности. Неширокая пыльная дорога уходила куда-то вдаль, и, что самое удивительное, освещена была только она, а все что лежало по сторонам, терялось в непроглядном мраке. Нигде никого не было видно, ни один звук не нарушал покоя этого места. Не менее удивительно было то, что хотя на небе не светило ни солнце, ни луна, ни звезды, свет откуда-то падал на дорогу на всем ее протяжении, по крайней мере на ту ее часть, которую он был в состоянии видеть.

Не зная, что и предпринять, молодой монах, развернулся и пошел в обратную сторону, как ему показалось, именно в ту сторону, откуда он сюда попал.

Но сколько не брел он по дороге, ничего не менялось. Дорога уходила куда-то вдаль, мрак вокруг него не рассеивался, и все так же никого не было видно.

Встретив какое-то чахлое деревце, росшее на обочине дороги, он присел возле него, скорее даже не от усталости, которую не ощущал, а от безысходности. Он попытался молиться, но слова молитвы не приносили привычного успокоения и уверенности, и он заплакал.

Внезапно, сквозь рыдания, сотрясавшие его, молодой человек почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

Протерев глаза, он обнаружил возле себя слепого старика.

— Ну что ж, заблудшая душа, пойдем, я отведу тебя туда, где обитают тебе подобные и где ты обретешь покой.

— Как, ты встретил слепого старца и побывал в городе заблудших душ? — вскричал Василиск, а затем уже спокойнее, обращаясь к нам, добавил, — Видите ли, и то, и другое являются своеобразным мифом там, откуда я происхожу, то есть тем, о чем все знают, но никто никогда не сталкивался.

— А ты, — он снова обратился к монаху, — никогда не упомянул об этой истории.

— Ну, во первых, я так и не был в городе заблудших душ, а встрече со старцем не придавал особого значения. За время моих скитаний мне пришлось столкнуться с такими существами, что слепой старец просто меркнет на их фоне.

— Что толку объяснять глухому красоту музыкальной симфонии, если он вовсе ничего не слышит, — проворчал Василиск.

— А если бы ты мне дал договорить, то узнал бы, что до города я так и не дошел, — огрызнулся монах.

— Ладно уж, рассказывай, — согласился Василиск, — послушаем, что там с тобой происходило.

Монах шел по дороге вместе со слепым старцем, но только теперь перед ним открывалось все больше и больше разных миров, раскинувшихся по ее сторонам. Мимо одних они шли долго, другие проносились столь быстро, что с трудом можно было рассмотреть, что же они из себя представляют.

Старец все время что рассказывал и рассказывал монаху, а тот с какого-то момента перестал воспринимать рассказанное. Нет, он внимательно слушал и даже пытался понять, но мозг, приученный видеть все как отражение одной-единственной истины, здесь отказывался служить ему.