При виде тюремных дверей Бишоп впал в панику:

– Я… У меня клаустрофобия…

– За вами круглосуточно будут присматривать, сэр, – вежливо сообщил Ник Николл.

Они посторонились перед женщиной, которая везла тележку с замусоленными обтрепанными книжками в бумажных обложках, и остановились у полуоткрытой двери.

Гленн Брэнсон распахнул створку шире, вошел. Николл, крепко держа Бишопа под руку, последовал за ним.

Первое, что поразило шагнувшего в камеру Бишопа, – это всепоглощающий липкий запах дезинфицирующих средств. Он растерянно осматривал маленькое вытянутое помещение. Разглядывал кремовые стены, коричневый пол, такую же жесткую скамью, как в приемной, покрытую такой же облицовкой «под гранит», как загородка в круглом зале, на которой лежал тонкий голубой матрас. Он посмотрел на зарешеченное окно, едва пропускавшее свет, за которым вообще ничего не было видно, на потолочное зеркало наблюдения, укрепленное в недосягаемости и повернутое к двери, камеру видеонаблюдения, тоже недосягаемую, нацеленную на него, и словно вдруг перенесся во владения «Большого брата». [29]

В камере стоял современный унитаз, тоже отделанный фальшивым гранитом, с кнопкой слива в стене, и на удивление современная крапчатая раковина из того же крапчатого материала.

Он заметил решетку интеркома с двумя ручками управления, вентиляционное отверстие, забранное сеткой, и стекло в двери.

Господи Иисусе. У него ком встал в горле.

Констебль Николл, державший в руке сверток, принялся его разворачивать. Бишоп увидел синий хлопчатобумажный комбинезон, как у парашютиста. В дверях появился молодой двадцатилетний мужчина в белой рубашке с жетоном службы охраны и черных брюках, с кучей коричневых пакетов для вещественных доказательств. Он вручил их Брэнсону, после чего сержант закрыл дверь.

– Прошу вас, мистер Бишоп, – сказал он, – снять всю одежду, включая носки и нижнее белье.

– Я хочу видеть своего адвоката.

– С ним свяжутся. – Брэнсон кивнул на интерком. – Как только его отыщут, сразу с вами соединят.

Бишоп принялся раздеваться. Констебль Николл клал каждую вещь, даже носки, в отдельные мешки. Когда он оказался совсем голым, Брэнсон протянул ему комбинезон и черные шлепанцы.

Только он натянул его и застегнулся, как интерком с хриплым треском ожил, послышался спокойный, уверенный, но озабоченный голос Роберта Вернона.

Со смешанным чувством облегчения и стыда Бишоп прошлепал босиком к аппарату.

– Роберт! Спасибо, что позвонили. Огромное спасибо.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался солиситор.

– Нет, совсем не в порядке.

– Слушай, Брайан, я понимаю, как это тебе неприятно. Тюремный офицер кое-что кратко мне рассказал, но полных фактов у меня нет.

– Можете вытащить меня отсюда?

– Как друг, сделаю все, что смогу, но я не специалист в этой области закона, а тебе понадобится настоящий знаток. В нашей конторе такого нет. Но я знаю здешнего лучшего парня. Его зовут Литон Ллойд. Репутация очень хорошая.

– Быстро сможете его найти, Роберт? – Бишоп вдруг осознал, что остался в камере один, дверь закрыта.

– Постараюсь прямо сейчас, надеюсь, что он не на отдыхе. Полиция намеревается начать допросы нынче вечером. Пока тебя задержали только для допросов, поэтому смогут держать только двадцать четыре часа с возможной последующей двенадцатичасовой пролонгацией. До прибытия Литона ни с кем не разговаривай, вообще не говори ни слова.

– А вдруг его нет? – спросил в ужасе Бишоп.

– Есть другие хорошие люди. Не беспокойся.

– Мне нужен лучший, Роберт. Самый лучший. Деньги не проблема. Это смешно. Мне здесь нечего делать. Полное безумие. Я не понимаю, что за чертовщина творится.

– Пожалуй, сейчас лучше закончим разговор, – суховато сказал адвокат. – Немедленно начинаю хлопотать по твоим делам.

– Спасибо, – сказал Бишоп, интерком замолчал.

Он сел на голубой матрас, сунул ноги в шлепанцы, слишком тесные, сдавившие пальцы. Роберт Вернон чем-то насторожил его. Почему старик не проявил больше сочувствия? Судя по его тону в данную минуту, он как будто предвидел такой ход событий.

Почему?

Дверь открылась, его повели в другое помещение, где сфотографировали, сняли отпечатки пальцев на электронной подушечке, взяли мазок изо рта для анализа ДНК. Потом вернули в камеру.

К своим беспорядочным мыслям.

Для некоторых офицеров служба в полиции означает постоянную, не всегда предсказуемую череду перемен. Сегодня тебя переводят из уличного патруля в группу поддержки, которая производит аресты и занимается уличными беспорядками, потом в бригаду по борьбе с наркотиками, где работают под прикрытием, в штатской одежде, потом направляют в аэропорт Гатуик для предупреждения и расследования краж багажа. Другие находят свою нишу, как змея нору, а кальмар трещину в морской стене, где и сидят всю дорогу, все тридцать лет до выхода в отставку, глядя на крючок с наживкой – обещанием весьма достойной пенсии: большое вам спасибо.

Сержант Джейн Пакстон нашла свою нишу. Крупная сорокалетняя некрасивая женщина с прямыми темными волосами и резкими манерами, не признающая никакой чепухи, занималась организацией допросов.

Несколько лет назад она завоевала уважение всего женского штата суссекской уголовной полиции, отвесив, по преданию, пощечину Норману Поттингу. В зависимости от рассказывавшего легенду сложилось около полудюжины версий, объяснявших причины случившегося. Грейс слышал ту, согласно которой Поттинг крепко ухватил ее за бедро под столом во время совещания с предыдущим главным констеблем.