– Еще пара вопросов, и все, мистер Бишоп, – заключил он с улыбкой, встретив в ответ беспристрастный, равнодушный взгляд. – Вам что-нибудь говорит имя Софи Харрингтон?

– Софи Харрингтон?

– Это молодая женщина, которая жила в Брайтоне и работала в лондонской кинокомпании.

– Софи Харрингтон? Нет, – твердо сказал Бишоп. – Я ее не знаю.

– Никогда о ней не слышали? – настаивал Грейс.

– Нет. Никогда не слышал, – последовал после некоторой паузы ответ.

Грейс понял, что Бишоп лжет. Глаза дважды метнулись в сторону воображения.

– А я должен ее знать?

Вопрос прозвучал неубедительно.

– Нет, – ответил Грейс. – Я просто на всякий случай спросил. Еще нас интересует страховой полис, который вы заключили на имя миссис Бишоп.

Бишоп с искренним изумлением помотал головой – или превосходно сымитировал искреннее изумление.

– Он был получен полгода назад, сэр, – продолжал Грейс. – Вы заключили банковский полис на имя жены, застраховав ее жизнь на три миллиона фунтов.

Бишоп энергично затряс головой и недоуменно ухмыльнулся:

– Ничего подобного. Я не верю в страхование жизни. Никогда не получал ни единого полиса.

Грейс внимательно наблюдал за ним.

– Позвольте уточнить, сэр. Вы утверждаете, что никогда не страховали жизнь миссис Бишоп?

– Совершенно верно!

– В вашем доме найден страховой полис. Предлагаю вам заглянуть в свои банковские счета. С них ежемесячно перечислялись соответствующие платежи.

Бишоп озадаченно помотал головой.

И на этот раз по движению его взгляда Грейс понял, что он не лжет.

– Пожалуй, я ничего больше не стану говорить, – объявил Бишоп. – Пока не прибудет мой адвокат.

– Думаю, это разумно, сэр.

Через несколько минут Рой Грейс и Гленн Брэнсон провожали взглядом хвостовые красные огни «бентли» Бишопа, исчезавшие за правым поворотом, где находился огромный книжный склад.

– Что думаешь, старик? – спросил Брэнсон.

– Думаю, что неплохо бы выпить.

Они поехали к пабу «Черный лев», и Грейс у стойки заказал для Гленна пинту «Гиннесса», а себе виски «Гленфиддиш» со льдом, после чего они уселись в отдельной кабинке.

– Никак не могу его раскусить, – сказал Грейс. – Умный, хитрый, хладнокровный… Но чую, что он знал Софи Харрингтон.

– По глазам?

– Ты видел? – Грейс обрадовался, что друг перенял его метод.

– Он ее точно знал.

Грейс сделал маленький глоток виски, и ему страшно захотелось курить. Черт возьми. Через год курение в пивных будет запрещено. Может быть, и хорошо. Он пошел к автомату, взял пачку «Силк кат», содрал целлофан, вытащил сигарету, прикурил у молодой барменши, глубоко затянулся, наслаждаясь каждой секундой, пока вдыхал табачный дым.

– Бросай курить. До добра это не доведет.

– Сама жизнь не доведет до добра, – возразил Грейс. – Она всех доводит до смерти.

Брэнсон помрачнел:

– Ты мне будешь рассказывать? Помнишь пулю? Угоди она на дюйм правее, попала бы в позвоночник. Я бы сидел в инвалидной коляске до конца своих дней. – Он тряхнул головой, от души хлебнул пива. – Перетерпел адское лечение, пережил реабилитацию, вернулся домой и вместо любящей заботливой жены нашел полнейшее дерьмо! – Он горестно закрыл лицо руками.

– Я думаю, ты должен ей просто лошадь купить, – осторожно сказал Грейс.

Друг ничего не ответил.

– Не знаю, сколько стоит лошадь и ее содержание, но ведь ты получил компенсацию за ранение, целую кучу денег. По-моему, на покупку лошади хватит с лихвой.

Рядом с ними возникла молоденькая барменша:

– Еще чего-нибудь желаете? Мы скоро закрываемся.

Грейс ей улыбнулся:

– Нет, все, – и обнял Брэнсона, чувствуя под ладонью мягкую замшу куртки.

– Знаешь, в чем ирония судьбы? – спросил сержант. – Я ведь тебе уже говорил, правда? Пошел служить в полицию, чтоб ребятишки могли мной гордиться. А мне теперь даже не разрешается поцеловать их на ночь.

Грейс выпил виски, затянулся сигаретой. По-прежнему вкусно, но не так, как раньше.

– Старик, ты же знаешь закон. Она не имеет права тебе воспрепятствовать.

Он смотрел на длинную деревянную стойку бара: перевернутые бутылки, зеркала, пустые высокие табуреты, опустевшие столики. День был долгий. Трудно поверить, что он обедал на берегу озера в Мюнхене.

– Слушай, – неожиданно спохватился Брэнсон, – я ведь даже не спросил, как ты съездил. Что там?

– Ничего. Абсолютно ничего.