Сейчас Вирн и Оуэлс были на противоположных сторонах неба. Световое время началось. Как океан подползал к этим холмам, так и я неторопливо повествовал, как мы добрались сюда, к подножию южных гор, ища убежища и места, чтобы построить новую деревню.

Гортин улыбнулся.

— Ваши рассказы очень впечатляющие, особенно у твоего волшебника. Коль его магия хоть наполовину так же хороша, как его рассказы, то он бросает вызов самим богам.

— У вас такой же хороший волшебник? — спокойно спросил я.

— Лучше, — ответил на это Гортин. — Его заклинания не вызывают побочных эффектов, которые уничтожают целые деревни.

— Заклинания нашего волшебника так сильны, что и при меньших побочных эффектах оставляют вокруг себя пустыню.

— Какое счастье, что он уменьшает побочные эффекты, — улыбка Гортина поддразнивала нас.

Было очевидно, что он не верит в силу Шуги. Но я надеялся, что Шуге не придется это демонстрировать.

— Наш волшебник, — продолжал Гортин, — пришел к нам совсем неожиданно. Он убил старого волшебника одним ударом, но ничего не повредил. За исключением, конечно, старого волшебника.

Позади Гортина зашуршали кусты, словно кто-то торопливо шел к нам. Гортин отступил в сторону со словами:

— Знайте же, наш волшебник — это Пурпурный Неубиваемый!

Я подумал, что мое сердце остановилось. Шуга стоял дрожащий и немой, не в силах пошевелиться. Человек, выступивший вперед, действительно был Пурпурный в целости и сохранности, тот самый Пурпурный, которого Шуга, как мы надеялись, убил в яростной битве, во время последнего заклинания.

Другие жители нашей деревни отпрянули от Шуги, словно надеясь избежать неизбежного удара молнии Пурпурного.

Внутренне я тоже был готов отпрянуть. Я хотел убежать, умереть. Видимо мое последнее желание будет удовлетворено и скоро.

Пурпурный внимательно оглядел нас. На нем был костюм небесно-голубого цвета, сшитого из одного куска, он облегал его как вторая кожа. Несколько предметов свисало с широкого пояса, стянувшего обширную талию. Капюшон откинут назад. Взгляд его был косящим и неуверенным, глаза слезились и бегали, перескакивая с одного на другого. Наконец, ищущий этот взгляд остановился на... о, боже! На мне...

Пурпурный энергично шагнул вперед, схватил меня за плечи, вглядываясь в лицо.

— Лэнт, ты ли это?

Его слова звучали странно, но произносились им самим. Очевидно, его говорящее устройство было уничтожено, и ему пришлось научиться объясняться по-человечески.

Он выпустил меня раньше, чем я потерял сознание и осмотрелся вокруг.

— А Шуга? Шуга здесь?

И тут он увидел низенького волшебника. Шуга стоял на месте и дрожал.

— Чему бывать, того не миновать, — пробормотал он, — лишь бы это было безболезненно.

— Шуга, — произнес свихнувшийся волшебник, пройдя мимо меня с вытянутыми руками. — Шуга, я хочу кое о чем спросить тебя.

Шуга издал поистине нечеловеческий крик, прыгнул вперед и вцепился в Пурпурного.

Они оба покатились по земле, большой волшебник и маленький. Шуга издавал некрасивые хныкающие звуки. Пурпурный задыхался.

Потребовалось девять человек, чтобы растащить их. Наши самые молодые и проворные советники уволокли лягающегося и визжащего Шугу. Крики его доносились до нас из-за леса, пока не прервались всплеском в реке.

Пока Пурпурный отряхивался, Шуга вернулся, сопровождаемый с одной стороны Дирком-пастухом, а с другой — Орком, моим старшим сыном. Он встал между нами, сердито поглядывая на собравшихся.

Сочувствующие, заботливые советники обступили Пурпурного. Они похлопывали его по плечам, словно взволнованную женщину. Гортин не скрывал замешательства. Он посмотрел на меня и сказал:

— Кажется наши волшебники уже знакомы друг с другом.

Я перевел взгляд на Пурпурного. Голова кружилась. Я чувствовал, что пропал. Мой рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной умирать на берег. Как эта напасть нас отыскала?

— Ты мертв! — заявил я волшебнику. — Как ты мог... какого бога...

Тут я замолчал, поскольку вопрос был неразумным. Пурпурный не верил в богов, он говорил об этом множество раз. Я не мог спокойно смотреть на него, на его тело с противным брюхом, на его выпирающую плоть, на бледную безволосую кожу, на лоскутья неестественного прямого черного меха. Он был воплощением уродства в моих глазах. Он был угрозой моей душе и рассудку.

Гортин усмехнулся, довольный таким сюжетом. Я указал на Пурпурного и с трудом проговорил: