Шрифт:
Дум! Стрела стремительно уходит вперёд! Вторая стрела мгновенно занимает место первой…
Беззвучным кулем тело оленя падает, как подкошенное. Стрела без особых преград вошла в бок, чуть выше лопатки, почти по самое оперение. Стадо, внезапно пришедшее в движение, испуганно разгоняется и уплывает вбок. Скорей! Подальше от страшного запаха смерти!
Не было никаких душещипательных сцен, так часто виденных молодым человеком в телевизионных программах о животных, когда стадо отбивает своё дитя у львиного прайда. Нет, стадо просто ушло от непонятной угрозы, оставив на земле тело одного из своих неудачных и неосторожных сородичей.
Как ни странно, Саша тогда испытывал жалость к бедному животному. Он, уже узнавший, что значит убивать, не чувствовал никакого удовольствия от этого. И много раз обещал себе, что будет это делать как можно реже и только по необходимости…
Найдя укромное местечко у подножия скального хребта, тянувшегося вдоль всей долины, на высоте нескольких метров от земли, принц развёл костёр и принялся готовить отрезанные им куски мяса от туши оленя. Местная оленина оказалось жестковатой, но это был настоящий пир в тот день.
После нескольких суток голодовки сжавшийся желудок не принял жареного на костре мяса. Быстро набросившегося на пышущее и скворчащее лакомство Саню тотчас вывернуло. Когда дикая боль в желудке унялась, он стал мелко нарезать небольшие кусочки и тщательно прожевывать их.
Немного поев, но всё ещё очень голодный, он завернулся в разложенный у костра меховой спальный мешок и заснул, предвкушая завтрашний завтрак…
Так уже почти пять дней он шел со стадом, двигающимся вдоль длинного горного хребта. Мяса хватало. Ночуя на скальных уступах и в небольших углублениях, высоко над землёй, так долго голодавший, а теперь отъедавшийся олениной, Саня набирался сил для дальнейшего пути…
Глава 14.
Ульм.
Ночь в Ульме была тихой и тёплой. Несмотря на прошедшие ураганы, весна постепенно забирала своё. На полях и дорогах таял грязный последний снег, и только, казалось, в вечной тени деревьев лежали последние зимние пределы мокрого снега.
Весна. Аная очень любила весну. Её прекрасные птичьи песни и зеленое оживление лесов и лугов всегда наполняло сердце юной девушки радостью и весельем. Хотелось танцевать, петь, кружиться среди полевых трав и лесных цветов, водить хороводы и вечерами засиживаться у костров с молодёжью.
Сейчас всего этого в Ульме не было. Городище, славящееся на все земли лоримов своей весёлой огромной весенней ярмаркой, принимающей всегда в это время множество разного народу, засыпало этой ночью угрюмым и тревожным сном.
На том месте, где всегда в это время ярмарочные торговцы выставляли свой товар на своих возах и зазывно нарочито громко расхваливали его, сейчас разрастался большой лагерь беженцев, бегущих с окраин от ужасной таркской орды. Хоть Ульм и стоял в середине земель лоримов, между стольным Мирольмом и Хирмальмом, вотчиной её отца ярла Икера, всё же люди, напуганные страшными вестями, старались получше подготовиться к грядущей войне.
Укреплялись крепостные стены. Кузни с утра до ночи не умолкали, перековывая косы и орала на наконечники для копий и стрел. Мерный бой молотобойцев оглашал вот уже две седмицы весь такой весёлый и беззаботный в эти времена года город. Крестьяне, охотники, рыбаки – все, кто что только мог свозили продовольствие за стены городища, готовясь к длительной осаде. Набиралось местное ополчение. Все мужчины брались за копья и топоры. Стоять будут насмерть – тарки пленных не берут.
Сама Аная этих тварей никогда не видела, только по рассказам и байкам ветеранов пограничья она знала, что для этих полузверей война, как понятие, не существует. Они охотятся, и это их самая большая охота. Таким огромным скоплением тарки никогда ещё ни на кого не нападали.
Ульмская дружина не такая крепкая, как отцовская, насчитывала около двух сотен воев, добавить ополчение, в основном состоящее из рыбаков да крестьян, получалось примерно шесть сотен. Не густо. Против орды тарков, пусть вооруженных только палками да дубинами и не носящих броней, очень и очень мало.
Воспитанная в детинце, в лоне отцовой дружины, дочь хирмальмского ярла мыслила не по-женски. А как ещё? Матушка Анаи ушла к Творцу, оставив малышку на руках разбитого горем ярла. Другую жену он так и не смог взять, любил дюже ныне покойную, да и не сладилось бы с другой. Как можно? Когда непрестанно мыслишь об ушедшей. Единственная отрада дочка. Да какая! Ликом – вся в мать, а характер – точно Седовласов.
Уже смалу, набивая себе первые шишки да синцы, не было такого, чтоб заревела или закапризничала. Вставала и упрямо шла дальше, осваивая науку первых шагов. Уже подросши и обернувшись в пригожую видную девицу, всё скакала, будто горная коза, среди дружинных, размахивая мечом. Сколько не пытался заботливый ярл привить своей дикой дочурке женскую науку, приглашая в дом разных уважаемых жен городища – всё без толку. Улизнёт, оставив с носом учителей, – и ищи ветра в поле. Поборолся упрямый родитель с неуловимым чадом, да и сдался. Первый раз в жизни своей сдался. Куда ему! Не тягаться ярлу с любимой и настырной дочерью.