Она продержалась неделю, не думая ни о чем, кроме собаки. Как он поживает в новой компании, думала она, нравится ли ему жить на улице, спать в траве? Как приняла его стая? Утром на пятый день, после бессонной ночи, проведенной в раздумьях о Дамиане и большом белом вожаке, она кое-что придумала. Профессор сказал, что собаки не должны видеть ее.Но ведь он не говорил, что она не должна их видеть? Можно пойти и посмотреть на Дамиана так, чтобы никто ее не заметил. Несмотря на то, что он приглашал ее в обзорную башню в любое время, ей не пришло в голову просто прийти и спросить, как дела у Дамиана. Она по-прежнему вела себя так, словно питбуль принадлежал ей, поэтому подкрасться тайком и взглянуть на него без разрешения Хоффмана казалось ей вполне естественным.

План ее имел только один недостаток: она не знала, насколько развито у собак обоняние и с какой стороны нужно подходить, чтобы ее не учуяли. В итоге Дамиан знал о ее приходе, когда она была еще в сорока ярдах от ограды. Он счастливой рысью затрусил к забору, бешено виляя хвостом, вертя головой и неистово работая носом, пытаясь определить, где она. Элизабет выглянула из густых зарослей и обнаружила морду Дамиана прямо перед собой. Она жутко рассердилась на него за то, что он провалил ее план, но все-таки улыбнулась.

— Уходи! — шептала она, делая ему знаки, хотя и знала, что это бесполезно. Пес еще сильнее завилял хвостом. Он был счастлив. Наблюдатель на башне мог бы понять, что пес глядит в сторону забора и машет хвостом кому-то, кто ему нравится. Теперь Элизабет понимала, что нужно уйти и никогда больше не возвращаться. Пес выглядел отлично, выгон замечательный, большой, профессор сказал, что он будет жить здесь вместе с другими собаками. Она тяжело вздохнула и смирилась.

— Ну ладно, Дамиан, вот и все. Я не смогу больше приходить. Прости, но у меня будут серьезные неприятности. Я обещала Хоффману, что не буду приходить, понимаешь? Мне пора. — Она смотрела на него пристально, пытаясь запомнить его черты, чтобы и пять лет спустя, когда вспомнит странного лабораторного пса, в которого была влюблена в юности, можно было бы вызвать в памяти его образ.

Дамиан тоже смотрел на нее. В его глазах были радость, нежность, доверие, которые так тяжело ему дались. У Элизабет защипало в глазах, она чувствовала, как умирает часть ее души, — со стыдом и болью.

Это же просто собака.

Они все так говорили. Просто собака, животное для исследований. Не представляющая никакой ценности. Ее отец каждый месяц приносил в жертву работе дюжины таких, как Дамиан. Но это не то же самое. Совсем не то. Они с Дамианом скорее приятели, товарищи, которые вместе пережили опасности. Она в последний раз просунула палец через решетку. Дамиан замер, потянулся и уткнулся носом ей в руку — так нежно, будто и он понял, что они расстаются навсегда.

— Прощай, Дамиан. Ты хороший мальчик, береги себя. — Она встала и быстро пошла прочь, от слез не видя ничего вокруг. Дамиан фыркнул и тихонько заскулил. Этот звук разрывал ей сердце. Затем послышался резкий лай, и она испуганно обернулась. Белый Маремма заметил ее — незваного гостя в его маленьком мире, — и его древняя кровь забурлила. Неважно, что здесь нет овец, которых он должен охранять. Голос говорил ему, что чужой человек пришел незваным на землю, отданную под его ответственность. Он зарычал и кинулся на изгородь.

Дамиан в отчаянии смотрел, как уходит Единственная, но, услышав Маремму, мгновенно развернулся. Большой пес собирался напасть — не на него, на Нее.

Дамиан сделал бросок, когда тот был в пяти футах от изгороди, и его могучие челюсти сомкнулись на голове большого белого пса, раздался глухой звук. Обернувшись, Элизабет открыла рот от изумления. Маремма был в два с лишним раза тяжелее Дамиана, но стремительный натиск питбуля в первую же секунду подорвал решимость овчарки. То было противостояние двух пород, воля против воли, Голос против Голоса. Голос Мареммы учил его, как защищать овец от крадущихся волков и воров, собаки его вида попросту отпугивали их громким лаем и внушительным видом. Тихий Шепот, который, слышал питбуль, был иным. Его предки, которых сотни лет отправляли сражаться с огромными ирландскими быками, кабанами и оленями, не обращали внимания на размеры противника. Подвижным, мощным телом управлял хладнокровный решительный мозг. Несокрушимая жестокость необходима в схватке со смертоносными копытами, рогами или толстой шкурой.

Выживали только лучшие собаки — чтобы продолжить род и передать свои гены. Только те, которым древние охотники доверяли свою жизнь, те, что были готовы скорее умереть, чем ослабить хватку и позволить зверю напасть на человека. Таков был Дамиан. Пес не дрогнул, не промедлил ни секунды и не предупредил своего противника. Маленький питбуль напал молча и намертво прилип к брыкающемуся исполину. Маремма взревел и затряс головой, но, когда он понял, что сражается с необычным соперником, его рычание быстро сменилось короткими всхлипами ужаса. Быстрота и внезапность контратаки оказались полнейшей неожиданностью для белого пса.

Несколько мгновений Маремма пытался схватить маленького врага. Поймал заднюю лапу Дамиана и прокусил ее в нескольких местах. Питбуль, однако, знал, что его хватка не подведет, и терпел боль, понимая, что для победы нужно держаться изо всех сил. Скоро Маремма громко, хрипло заскулил. Он не мог стряхнуть бульдога, не мог дотянуться до него, чтобы укусить. Его Голос больше не мог помочь ему — он не знал, что делать с таким невозмутимым противником, которого не пугают ни рык, ни размеры. Наконец большой пес упал на спину, полностью покорившись, желая только, чтобы этот малыш оставил его в покое. Но порода и кровь Дамиана не позволяли отпустить противника. Голос твердил ему снова и снова: «Держи его! Держи насмерть».