Один мой глубоко верующий сокурсник, превосходящий многих и умом, и зрелостью, отправился как-то в былые годы в турпоездку на Шетландские острова. В середине ночи их с подругой разбудило раздавшееся снаружи палатки завывание нечистой силы — таким в полном смысле слова дьявольским голосом, несомненно, мог вопить лишь сам Сатана. Жуткая какофония, о которой он, несмотря на все усилия, не мог забыть, послужила со временем одной из причин того, что он стал священнослужителем. Эта история произвела на меня, молодого студента, глубокое впечатление, и я не преминул пересказать ее группе поселившихся в оксфордской гостинице «Роза и корона» зоологов. Присутствовавшие среди них двое орнитологов покатились со смеху. «Обыкновенный буревестник!» — радостно воскликнули они хором. Потом один из них объяснил, что благодаря производимому сатанинскому визгу и хохоту представители этого вида во многих частях света и на многих языках заслужили прозвище «птица-дьявол».

Многие верят в бога, будучи убеждены, что они сами, собственными глазами, видели либо его, либо ангела, либо богоматерь в голубых одеждах. Иные слышат в голове своей увещевания. Доказательство от личного опыта наиболее убедительно для тех, кто уверен, что с ним это происходило. Однако для других оно не настолько сильно, особенно если человек обладает знаниями в области психологии.

Говорите, вы сами видели бога? Встречаются люди, готовые поклясться, что видели розового слона, но вряд ли вас это убедит. Присужденный к пожизненному заключению йоркширский потрошитель Питер Сатклифф отчетливо слышал в голове голос Иисуса, велевший ему убивать женщин. Джордж Буш заявляет, что бог повелел ему захватить Ирак (жаль, что бог не соблаговолил также послать ему откровение об отсутствии там средств массового уничтожения). Обитатели психиатрических лечебниц считают себя Наполеонами, Чарли Чаплинами, уверены, что весь мир строит против них козни, что они могут телепатически передавать свои мысли другим. Их не пытаются разубедить, но и не принимают основанные на персональных откровениях верования всерьез, главным образом потому, что число сторонников таких верований невелико. Отличие религий состоит только в гораздо большем количестве последователей. Позиция Сэма Харриса в книге «Конец веры» не так уж цинична, когда он пишет:

Мы вернемся к рассмотрению галлюцинаций в главе 10.

В человеческом мозге работают первоклассные моделирующие программы. Наши глаза не передают в мозг точную фотографию окружающего или беспристрастную киноленту временных событий. В мозге происходит построение постоянно обновляемой модели, которая, хотя и обновляется на основе поступающих по оптическому нерву закодированных импульсов, строится тем не менее мозгом. Убедительным свидетельством этому служат оптические иллюзии. [66] Иллюзии одного из основных типов, примером которых может служить куб Неккера, возникают потому, что получаемая мозгом от органов чувств информация соответствует двум различным моделям реальности. Не имея данных, на основе которых можно сделать выбор, мозг перескакивает от одной модели к другой, и мы видим их поочередно. На глазах одна картинка почти буквально превращается в другую.

Моделирующая программа мозга особенно хорошо настроена на выискивание лиц и голосов. У меня на подоконнике стоит пластмассовая маска Эйнштейна. Если смотреть на нее прямо, она, естественно, выглядит как выпуклое лицо. Но, что интересно, с обратной, вогнутой, стороны она тоже выглядит как выпуклое лицо, и тут можно наблюдать странную иллюзию. Если двигаться в обход маски, кажется, что она поворачивается за вами, и не так неубедительно, как, говорят, следуют за зрителем глаза Моны Лизы. Выпуклая маска на самом деле выглядит так, словно она движется. Тем, кто раньше не видел этой иллюзии, трудно сдержать возглас удивления. Что еще более удивительно: если поместить маску на медленно вращающийся помост, то, пока смотришь на выпуклую сторону, направление движения читается правильно, а когда выпуклая сторона сменяется вогнутой, кажется, что маска начинает двигаться в обратном направлении. В результате при смене сторон создается впечатление, что появляющаяся сторона «съедает» исчезающую. Это замечательная иллюзия, несомненно стоящая затраченных на ее устройство трудов. Иногда, даже подойдя почти вплотную к вогнутой стороне, трудно воспринять ее как «действительно» вогнутую. А когда это в конце концов удается, переключение происходит скачкообразно, и иногда впоследствии может случиться обратное переключение.

Почему так происходит? В конструкции маски нет никакого секрета. Для эксперимента подойдет любая вогнутая маска. Секрет кроется в мозге наблюдателя. Наша внутренняя моделирующая программа получает информацию о присутствии лица — возможно, просто об обнаруженных в приблизительно правильных местах глазах, носе и рте. Вооруженный этими неполными данными, мозг довершает работу. В ход идет программа моделирования лиц, строящая выпуклую модель лица, несмотря на то что на самом деле перед нашими глазами — вогнутая маска. Иллюзия вращения в другом направлении появляется потому, что (с этим немного сложнее, но, вдумавшись поглубже, понимаешь, что это так) обратное вращение — единственный способ логического объяснения оптической информации, поступающей при вращении вогнутой маски, если мозг воспринимает ее как выпуклое лицо. [67] Это как иллюзия встречающейся иногда в аэропортах вращающейся радиолокационной антенны. Пока в мозге не утвердится верная модель антенны, кажется, что она крутится в обратном направлении, но как-то не совсем правильно.

Все это я рассказал, чтобы продемонстрировать поразительные моделирующие способности мозга. Ему ничего не стоит создать «видения» или «посещения», почти не отличающиеся от реальности. Для программы такой сложности смоделировать ангела или Деву Марию — пара пустяков. То же относится и к слуховым ощущениям. Услышанный нами звук не передается по слуховому нерву в мозг неискаженным, как в аппаратуре «Бэнг энд Олуфсен». Как и в случае зрительных ощущений, мозг строит звуковую модель на основе постоянно обновляемой, поступающей от слухового нерва информации. Именно поэтому мы воспринимаем звук трубы как единый тон, а не как сумму создающих «медный голос» обертонов. Из-за разницы в балансе обертонов играющий этот же тон кларнет звучит более «деревянно», а гобой — более пронзительно. Если аккуратно настроить звуковой синтезатор — так, чтобы обертоны включались один за другим, то в течение короткого времени мозг будет воспринимать их по отдельности, пока не «вмешается» моделирующая программа и мы опять не начнем слышать только единый тон трубы, или гобоя, или какого-то другого инструмента. Аналогичным образом мозг распознает речевые гласные и согласные звуки и, уровнем выше, фонемы более высокого порядка, а также слова.

Однажды, будучи ребенком, я услышал привидение: мужской голос бормотал то ли стихи, то ли молитву. Еще чуть-чуть — и мне удалось бы разобрать слова, звучавшие сурово и торжественно. Зная истории о тайных каморках католических священников в старинных домах, [68] я немного испугался, но потом выбрался из кровати и начал красться к источнику звука. Чем ближе я подступал, тем громче он звучал, и вдруг неожиданно в голове «щелкнуло». На таком близком расстоянии я смог распознать, что же это на самом деле было. Дующий в замочную скважину ветер издавал звуки, из которых моделирующая программа соорудила в моей голове модель сурово звучащего мужского голоса. Будь я более впечатлительным мальчиком, возможно, мне послышалось бы не только невнятное бормотанье, но и отдельные слова, а то и фразы. А окажись я вдобавок еще и верующим, можно вообразить, что я разобрал бы в завываниях непогоды.