– Возможно, – пожал плечами Ян. – И что?

– Как – что? Разгадать замысел противника – это, брат, уже почти победить.

Ян улыбнулся. Он любил иногда подзадорить Ковалева.

– Можно посылать Бота реляцию об этой победе?

– Не придерешься: я сказал «почти»… По-моему, Антонис приехал, его голос во дворе слыхать.

Антонис Мемлинг всегда был рад вызовам к командующему: можно было повидаться со старыми дружками, выпить доброго фермерского пива, услышать последние новости и слухи. В неустанных хлопотах и неприкаянной лесной жизни отрядный интендант сбросил лишний жирок, запустил длиннющую бороду и в молодые свои годы стал смахивать на старца.

Они по-приятельски обнялись с Петром.

– Давненько я не видел тебя, Антонис. Пожалуй, недельки три? Борода-то совсем длинная стала.

Мемлинг только похмыкивал.

– Ну, садись. Интересует меня твоя бухгалтерия: какие у нас убытки-прибытки?

– Это я рассказать могу. Бухгалтерия моя всегда при мне. – Антонис удовлетворенно похлопал себя по макушке.

Хозяйство за интендантом числилось немалое, однако никаких бумажек он не признавал и обходился без них великолепно. Не торопясь, обстоятельно и точно Антонис поведал командующему о состоянии дел на складах и в стадах. Все было совсем не плохо, пожалуй лучше, чем ожидал Петр. Мемлинг посетовал лишь на нехватку динамита и пороха: маленький пороховой заводик, остававшийся в руках буров, никак не мог полностью обеспечить необходимым припасом северные армии.

– Этого добра тебе Питерс подбросит, – подмигнул Мемлингу Ян. – Генерал наш, как я понимаю, снова хочет зажать Торнейкрофта.

– Нужны фуры? Когда? – деловито осведомился Антонис; к пополнениям хозяйства за счет противника он привык.

Петр с любовной усмешкой глянул на него:

– Медведь медведем, а соображает быстренько… Думаю, что фурами обойдемся английскими. Разве что в стычке поковеркаем часть их, так держи с десяток готовыми на всякий случай. Детали уточним вечером, подъедут комманданты. Только вот что мы получим от Торнейкрофта, я пока не знаю.

– Мне бы еще седел с полсотни. А?

Ян рассмеялся:

– Во время обеда приходит аппетит!

– Насчет седел надо потрясти своих, – сказал Петр. – Буры народ запасливый, найдут.

В дверь просунулась острая седая бородка.

– Можно к вам, господин генерал?

Это был Гуго Велинг, здешний, линксдорпский фермер, старый, опытный воин.

– Что так официально? – прищурился Петр. – Входи, дядя Гуго… Ого, да ты всем семейством!

Вслед за тщедушным одноглазым Велингом в дверь протиснулись два молодых бура, не в отца статных и рослых. Сняв шляпы, они остановились у порога. Велинг прошел к столу.

– Садись, дядя Гуго.

– Спасибо, я постою. Дело короткое. Видишь ли, Питер… Ты знаешь, я воюю со всей душой. Сыны мои тоже тебе известны. Они свое ратное дело исполняют так, как я их научил. Неплохо исполняют. Верно я говорю?

– Все верно, дядя Гуго.

– Пожалуй, я все-таки присяду.

Теребя поля шляпы, он опустился на краешек стула, обвел всех в комнате робким, просящим взглядом, кашлянул.

– Вот и люди скажут: Велинги свой долг знают, они всегда…

– Все правильно, дядя Гуго, да к чему ты клонишь?

Старик опять кашлянул, помолчал напряженно, потом резко вздернул бородку:

– Решил я, Питер. Ухожу с детьми домой. Отвоевали.

В комнате стало очень тихо. Петр вроде и не шевелился, а под ним скрипнула половица. Первым заговорил Антонис.

– Что же это получается? – Он тоже обвел всех сумрачным взглядом. – Воюем хорошо, – значит, надо домой? Чепуха это получается! Все мы вроде воюем хорошо, – значит, всем надо по домам?

Гуго Велинг сердито повел острым плечом, сверкнул на Антониса глазом, закричал:

– Тебе бы, Мемлинг, лучше помолчать! Всем известно, что ты почти байвонер, своей-то земли у тебя – курицам тесно, а у меня семь тысяч моргов! Сердце у меня за землю изболелось.

– Ты не ори на меня, дядя Гуго. Семь тысяч! Тебе, выходит, еще нужнее, чем мне, стоять насмерть за свою землю.

– А уж это я сам распоряжусь своей землей, не учи, еще молод! И жизнью своей распоряжусь, и смертью. Пусть даже англичане сгноят меня в лагере или вздернут, земля все одно моей будет, сынам останется. Вот так я решил.

Теперь он посмотрел на Петра, посмотрел вызывающе, с задором. Парни сконфуженно мялись у двери.

– Что ж, – тихо молвил Петр, – неволить не могу, – и, не зная, что еще сказать, потянулся к трубке.

Велинг разом смяк, ссутулился, бородка его сникла.