Шрифт:
Начиная с этого момента консервативная партия объявила себя против политики расширения и связала свою судьбу с мирной политикой, необходимость которой Италия почувствовала бы рано или поздно. И прежде всего консерваторы могли только поздравить себя с выбором, сделанным между двумя политиками, потому что им удалось нанести удар Крассу и Цезарю. Проект завоевания Египта, как бы он ни был остроумен сам по себе, не мог взволновать общества. Было много причин этой неудачи. Значительная часть котерии Помпея, не доверяя Крассу, не хотела его поддерживать. Красс не имел никакого шанса, что на помощь ему явятся какие-нибудь поразительные события, подобные последней угрозе Митридата в Азии, оказавшей такую помощь Помпею. Наконец, самый момент не был благоприятен. Богатые классы, особенно финансисты, до тех пор благоприятствовавшие и ободрявшие демократическую партию, начали страшиться демагогической наглости народного движения и предложений законов, выходивших от нее. Они мало-помалу перешли на сторону консерваторов, вожди которых льстили им ловкими маневрами, восстановив, например, уничтоженную Суллой привилегию всадников сидеть в театре на сенаторских скамьях. Что касается до среднего класса, то предшествовавшие победы демократии ничего не принесли ему, кроме недовольства тяжелыми долгами, в которые он попал: этот класс был лишен иллюзий, сделался нервным и испуганным. Цезарь и Красс заметили, что агитация не удалась, и скоро бросили свой проект. [513]
513
Suet. Caes., II..
Жестокость борьбы возрастала; однако это была борьба за призраки, и число борцов уменьшалось по мере того, как умы разгорячались. Высшие классы уже не обладали более, как во времена Гракхов, политическими и экономическими привилегиями, которые могли бы явиться препятствием развитию средних классов. Если традиции аристократической эпохи сохраняли еще в этой демократии кое-какие преимущества для последних остатков славной аристократии; если важные должности еще поручались крупным уцелевшим фамилиям, то вся Италия с этих пор образовывала не более как один класс властителей, старавшихся захватить в свои руки все богатства империи. Конечно, пропорции при дележе добычи были весьма различны: но никто не был исключен из него. Сын мелкого бедного собственника, имевшего много детей, мог, поступив на военную службу, приобрести себе капитал, необходимый для покупки прекрасного имения и нескольких рабов или для занятия торговлей. В легионах звания центурионов, а иногда и звание praefectus fabrum, т. е. начальника инженеров, предоставлялись италикам низкого или среднего происхождения, которые, поступив в солдаты, выдавались своей понятливостью и своим мужеством. Лица, располагавшие известным капиталом, могли заняться общественными работами или военными поставками, эмигрировать в Грецию или Азию, сделаться в Риме трибунами, эдилами, квесторами. Они могли участвовать в предприятиях, в прибыли от войн, служить в Риме могущественному политическому деятелю или следовать за ним в провинции; умный молодой человек, даже имевший очень скромное состояние, занятиями, поступлением на службу к вождям партий, делаясь адвокатом или юрисконсультом, мог разбогатеть, приобрести многочисленные наследства и составить себе имя. Сыновья богатых финансистов при желании делали очень быструю политическую карьеру. Даже бродяги и праздные люди могли иметь в Риме средства к жизни в клубах выборщиков, продавая свой голос или служа клиентами и сыщиками вожакам партий. В империи было место для всякого. Офицеры всех партий были на службе у аристократических или популярных генералов. Вожди обеих партий имели своими друзьями одних и тех же капиталистов, пользовались одинаковыми средствами, чтобы сделаться полезными среднему классу, и искали популярности одинаковым подкупом и раздачей милостыни толпе.
В народной партии много декларировали против злоупотреблений должностных лиц. Но это делалось только по привычке и по расчету, а не серьезно, потому что все превосходно знали, что эти злоупотребления были необходимой формой эксплуатации мира, обогащавшей Италию. Популярные магистраты совершали не менее злоупотреблений, чем магистраты-консерваторы. Много велось прений и интриг, но вне соперничества лиц и кружков долги были единственной опасностью и единственным страданием. В нетерпеливом стремлении к наслаждениям и к обладанию масса людей запутывалась в долгах, которых она не имела средств уплатить. И демократия, владычица мира, от носивших громкое имя сенаторов до незнатных земледельцев, от Юлия Цезаря до мелкого римского торговца, была во власти небольшого числа ростовщиков, крупных, средних или мелких, многие из которых были не equites illustres, как Аттик, а гнусные и темные вольноотпущенники или сыновья вольноотпущенников, неизвестных плебеев, [514] люди грубые и скупые, жившие в бедности, без роскоши и без убыточного честолюбия. Буря должна была разразиться, когда появился бы человек, осмелившийся возбудить этот жгучий вопрос между кредиторами и должниками, которого одинаково страшились обе партии.
514
Plut. Cic, 10.
XIV
Как Цезарь сделался демагогом
Упадок доверия к Цезарю. — Помпей в Амисе. — Реорганизация понтийского царства. — Обогащение Помпея. — Цицерон и Катилина — кандидаты на консульство 63 г. — Фазы борьбы: триумф Цицерона и неудача Катилины. — Вторжение Помпея в Сирию и ее аннексия. — Помпей и парфяне. — Скавр и Габиний в Иудее. — Последняя мечта Митридата. — Аграрный закон. — Политическая агитация и финансовый кризис 64–63 гг. — Ненависть консерваторов к Цезарю. — Первая цезарианская легенда. — Долги Цезаря. — Цезарь и жены вождей народной партии. — Цезарь и жена Помпея. — Процесс Гая Рабирия. — Цезарь — верховный понтифик.
Заговор 66 г., агитация среди народа в пользу завоевания Египта, долги, подозрение в продажности, возбужденное его коалицией с Крассом, — все это сильно повредило Цезарю. От него отдалилось много людей, раньше удивлявшихся ему, но теперь с сожалением видевших, что он погружается в политические интриги. Мечта его юношеского честолюбия окончилась: все поняли, что аристотелевское примирение аристократии и демократии — химера. Зажиточные классы, занятые своими денежными затруднениями, получив отвращение к политике благодаря стольким бесполезным или опасным агитациям, сделались индифферентными или перешли на сторону консерваторов. Народной партии приходилось искать опоры внизу, в римской черни, между италийскими собственниками и торговцами, обремененными долгами, посреди людей отчаянных, недовольных, выбитых из своего сословия. Вопрос шел уже о предложении аграрных законов, кассации долгов, конфискации у полководцев их добычи и о помощи низшим классам чисто революционными средствами. Со своей стороны, по закону противодействия, консервативная партия готовилась замкнуться в тесный кружок, полный презрения и бешенства и мечтавший только об убийствах, казнях, государственных переворотах.
В эту эпоху Цезарь часто должен был завидовать Помпею, который далеко от этих волнений чудесным образом успевал в двух целях, ради которых отправился на Восток: он увеличивал свое могущество и собирал неизмеримое богатство. Он уже сделался таким же богачом, как Красс, принуждая восточных царей платить ему огромные суммы, производя громадные захваты людей, продавая в рабство бедных пленников, отпуская за выкуп богатых. [515] Часть своих капиталов он поместил на самом Востоке и дал в долги за ростовщические проценты мелким задолжавшим князькам, как, например, царю Каппадокии Ариобарзану. [516] С этих пор после своих блестящих побед он властвовал над Востоком почти как царь царей, пользуясь такой властью, какой не имел ни один римлянин до него. В это самое время, весной 64 г., он мог играть роль, единственную по своему великолепию: он собрал в Амисе двор из царей, раздавая им милости и ласки от имени Рима. Он дал новых царей Пафлагонии и Колхиде. Он расширил домены галатских тетрархов. Он назначил Архелая, сына защитника Афин, великим жрецом Команы. Он распределил территорию Понта между одиннадцатью городами и установил в них под надзором римского правительства республиканские учреждения греческого polis'a. [517] Помпей, подобно всем образованным людям Италии, рассматривал в эту эпоху республиканский строй эллино-италийского типа как наилучший и с помощью римского оружия насаждал его среди греческого населения, освобожденного от ига восточных монархий. Не довольствуясь окончанием предприятий, так счастливо начатых Лукуллом, он думал идти за новыми лаврами в Персию или Сирию. Выбор между завоеванием той или другой страны еще не был им сделан. Но обеим этим великим империям было непреложно суждено пасть, подобно Понту, потому что после реорганизации Востока Помпей желал привести к концу завоевание, не разделяя заслугу его ни с кем. Золото, могущество, славу — все он имел по своему желанию.
515
Dio, XXXVII, 20.
516
Cicero. A., VI, I, 3.
517
Appian. Mithr., 114; Reinach. М. E., 400; Mommsen. R. G., III, 153.
Цезарь, напротив, должен был сделать чудеса ловкости, чтобы, не будучи всадником, рисковать своей маленькой баркой в течении народного движения. С первых месяцев 64 г. Красс возобновил свой старый проект добиться избрания на 63 г. обоих консулов, благоприятствовавших его планам. Цезарь еще раз должен был сыграть в этом предприятии самую опасную роль. На консульство 63 г. было семь кандидатов: Публий Сульпиций Гальба и Гай Лициний Сакердот, два знатных, честных, но малоавторитетных аристократа; Гай Антоний Гибрида, генерал Суллы, против которого Цезарь выставлял в 77 г. обвинение в лихоимстве и который предстал теперь перед избирателями обремененным долгами и со всеми своими заложенными имениями; Квинт Корнифиций, Луций Кассий Лонгин, люди, имевшие мало значения, и, наконец, Цицерон и Каталина. [518] Последний был очень умным, но бессовестным человеком, честолюбивым, мстительным и наглым; интрига, жертвой которой он сделался в 65 г., снова сблизила его с народной партией.
518
Ascon. in Cic. tog. cand.
Между кандидатами, столь многочисленными и столь различными, борьба в такой странный момент должна была быть запутанной и полной неожиданностей. Действительно, сначала Цицерон страшился увидать, что консерваторы отдадут предпочтение перед ним, человеком не родовитым и скомпрометированным сношениями с народной партией, двум знатным. Он спрашивал себя, не благоразумнее ли будет соединиться с Каталиной, которого он знал лично, хотя и не был связан с ним узами дружбы. [519] Но Красс и Цезарь предупредили его. Каталина, по своей энергии и ненависти к консерваторам, и Антоний, по своему цинизму, своей ненависти, своим долгам, были как раз нужные для них люди. Они вошли в сношения с Каталиной и Антонием и приготовились оказать им, как двум популярным кандидатам, энергичную поддержку. Цицерон, получавший другие магистратуры по единодушному согласию всех партий, был бы на этот раз покинут всеми, если бы консерваторы упорствовали, предпочитая ему людей знатных. Но консерваторы до такой степени страшились выбора обоих консулов, преданных Крассу, что стали поддерживать нового человека, лишь бы противопоставить Катилине серьезного кандидата.
519
Cicero. А., I, 2. — Я опускаю, как совершенно невероятное, все то, что рассказывает Саллюстий об этой второй кандидатуре Катилины, которую он рассматривает как существенную часть второго заговора. Мои основания для этого те же, которые так искусно изложил John (E. G. С. V., 738 сл.). См. также: Tarentмno. С. С, 39 сл. — Мне кажется совершенно доказанным, что тогда не было никакого заговора и что помощь, которую Красс оказал кандидатуре Катилины, проистекала из его желания получить Египет.