Вскоре после второй пунической войны открылись первые публичные бани; [57] затем, в 174 г., появились первые общественные пекарни для холостых ремесленников и купцов, которые не могли печь хлеб дома с помощью рабов. [58] Много греческих ремесленников было приведено полководцами для устройства празднеств и триумфов. [59] Многие золотых дел мастера сделались менялами — так много иностранной монеты стекалось тогда в Рим; и большинство этих менял, побуждаемые выгодой и обилием капитала, делались банкирами, принимали вклады, давали взаймы. Иностранцы и италики открывали кабаки, бани, красильни, лавки обуви, золотых изделий, готового платья, [60] становились антрепренерами театров или писателями комедий. Плавт, умбриец из Сарсины, испытав неудачу в разных спекуляциях и испробовав разные ремесла для добывания средств к жизни, зарабатывал тогда большие деньги в Риме, переделывая с большой комической жилкой и литературной ловкостью греческие комедии для римской публики. Жители окрестных деревень стекались в Рим в таком большом количестве, что латинские города жаловались на это сенату в 187 и 177 гг. [61] Стоимость земли росла вместе с населением; доходные дома, деревянные, невероятно высокие, управляемые вольноотпущенником или арендатором, приносили громадный барыш: ремесленники и мелкие римские торговцы снимали себе комнаты за очень высокую цену. [62] В окрестностях Рима за дорогую цену сдавали в аренду огороды, проточные речки для красилен, пруды и теплые источники для бань. [63] Тот, кто уже владел или вовремя сумел купить землю в Риме, быстро обогащался.

Наконец, благодаря этому всеобщему обогащению, стала развиваться торговля рабами. В эти тридцать лет в Италии все нуждались в рабочих: съемщики общественных земель для своих стад, предприниматели для общественных работ и военных поставок, государство для общественной службы, морские торговцы для корабельных экипажей, богачи для домашних услуг и гладиаторских игр, мелкие собственники и средние классы для наиболее тяжелых работ.

Торговля рабами была организована в крупных размерах не только в лагерях, где военнопленные немедленно и очень дешево продавались офицерам, солдатам, купцам, следовавшим за армией, но и по всем границам империи, где мелкие царьки или варварские вожди, подобно торговцам неграми в Африке, продавали пленников, а иногда и своих подданных. Из далекой Галлии, из Германии, с Кавказских гор — отовсюду беспрерывно тянулись к лазурным берегам Средиземного и Черного морей длинные караваны закованных в цепи рабов, направляясь в Массалию, Аквилею, Пантика-пей, Фанагорию, Диоскуриаду, где их ожидали местные и италийские купцы. Они платили за них варварским вождям или их агентам вином, солью, золотом и серебром; затем они везли их прямо в Италию или на Делос, куда за ними, как и за другими азиатскими товарами, приезжали купцы. [64] Многие италики разбогатели от этой торговли людьми; другие занялись в Риме и в Италии воспитанием рабов, заставляя молодых людей изучать ремесла, а потом продавая их [65] или обучая их фехтованию, чтобы затем отпускать их за плату как гладиаторов на пышные похороны.

Первые тридцать лет II столетия до P. X. были для Италии одной из тех счастливых эпох, когда всякий, имеющий небольшой капитал, может разбогатеть, потому что производство и потребление быстро и одновременно увеличиваются; когда много работы, легко получить и большую прибыль, а всякое новое богатство являет и новый способ его увеличить; накопление капиталов шло быстро и интенсивно. Много бедных людей сделались зажиточными; многие зажиточные сделались богатыми; рядом с исторической родовой знатью появилось то, что мы назвали бы новой буржуазией капиталистов — миллионеров, вписанных цензорами во всаднические центурии, разбогатевших путем работорговли, морской торговли, взятием на откуп налогов, государственных земель, рудников и миллионных поставок. Всадническое сословие, бывшее до сих пор классом зажиточных, но не знатных собственников, скоро сделалось классом богатых капиталистов и купцов. Торговый дух распространился повсюду, в простом народе, как и в аристократии, даже в самых консервативных фамилиях, одерживая постепенно победу над предубеждениями и отвращениями земледельческой эпохи. Катон, например, первым вошедший в сенат из мелких сабинских собственников, сначала хотел быть противником ростовщиков и законченным типом древнего landlord'a; но затем он пустился в предприятия и стал вполне современным человеком, вступил в компанию купцов-судохозяев, занялся ростовщичеством, спекуляциями на землю и торговлей рабами. [66]

И однако под этим благополучием готовилась огромная и страшная перемена во всем, ибо повсюду резкий контраст между старым и новым порядком вещей изменял состав классов. Если римский простой народ, остававшийся в деревнях, еще жил по-старому, был воздержан, прост, честен, уважал знать и законы, то, напротив, граждане, поселившиеся в Риме и занимавшиеся ремеслами, торговлей, мореплаванием, разными предприятиями, усвоили себе все пороки черни богатых торговых городов: распутство, жадность, лень, жажду развлечений, неповиновение, эгоизм холостяков, хвастовство. Чистота расы пропадала; римский народ превращался в бесформенную смесь людей всякого происхождения и звания по мере того, как отпускались на свободу и становились гражданами рабы восточные, испанские, галльские, скифские. Скоро старики эпохи Ганнибала не узнавали более свой некогда спокойный и скромный Рим. Какими криками приветствовали теперь каждую победоносную стычку с варварским племенем! Почести триумфа оказывались всем полководцам, [67] в которых ценили послабления дисциплины, щедрость даров во время триумфа и быстроту окончания войны. Все в Риме были теперь профессорами стратегии и тактики; даже в лагере, в виду неприятеля, эти мятежные и богатые плебеи критиковали распоряжения вождя, повиновались поневоле, [68] презирали латинов и союзников как подданных. [69]

В исторической знати многие фамилии не сумели воспользоваться предоставлявшимися тогда благоприятными случаями, подобно тому как мало знатных фамилий старой Европы смогли в нашем столетии заняться промышленностью или спекуляциями на бирже. Они продолжали вести прежний образ жизни в родовых поместьях, некогда представлявших собой большое состояние; таковы были Элии, жившие в числе 16 и каждый со своими детьми в одном доме на те средства, которые доставляло им общее имение; [70] Фабриции Лусцины, Атилии Калатины, Манлии Ацидины, [71] Павлы Эмилии. [72] Другие, напротив, разбогатели, но сохраняли прежние обычаи и идеи, гордясь своей ролью поборников традиций. В числе их был Тиберий Семпроний Гракх: в бытность претором в Испании он заключил справедливые союзные договоры с главными народами и по умиротворении страны спас ее от капиталистов; последнего он достиг, введя в этой провинции подать не в виде десятины, сдаваемой на откуп, как было в Сардинии и Сицилии, но в виде stipendium, взноса частью деньгами, частью натурой, собираемого правителем. [73]

Но не замедлило появиться и среди римской аристократии поколение молодых политиканов, самолюбивых, гордых и жадных; они превратили умеренный и мудрый дух нововведений, представителем которого был Сципион и его партия, в революционные усилия дать господство в частной и общественной жизни (вместо древнего духа семейной и социальной дисциплины) самым разнузданным страстям: алчности, гордости, стремлению выдвинуться какой бы то ни было ценой, презрению к традициям, поверхностному преклонению перед греко-азиатской цивилизацией. Одни выступали кандидатами на государственные должности до достижения законного возраста; [74] другие осмеливались подкупать избирателей; [75] иные спекулировали или пользовались магистратурами для собственного обогащения, заставляя дружественных цензоров уступать общественные земли в количестве, превышавшем установленное Лициниевыми законами, затем превращая их в собственность, [76] хранили капиталы, вырученные от продажи добычи, грабили подвластное население или союзников; [77] некоторые, наконец, развращали римскую дипломатию, презирая как глупый предрассудок то jus gentium, которое Рим до тех пор тщательно соблюдал на войне.

Презирать всех иностранцев, облагать их произвольной податью и пользоваться всеми средствами — таковы были принципы новой дипломатии, которая вероломными и коварными интригами низвела до положения вассалов союзные государства: Родос, Пергам, Египет. В независимых городах Греции, в великих империях Азии она возбуждала раздоры, шпионство, мятежный дух, междоусобные войны, покровительствуя людям и партиям наиболее презираемым, дабы властвовать без усилий и опасности. С этих пор стали смотреть на всякое вероломство по отношению к варварам как на вещь вполне законную; полагали, что на них можно нападать и истреблять без всякого повода и без объявления войны, [78] в то же время натравляя их против цивилизованных государств, когда это казалось более выгодным. [79] В кавалерии turmae — мы сказали бы полки, — в которых служили молодые люди богатых фамилий, доставляли много хлопот полководцам своей недисциплинированностью. [80] В знатных семьях женщины приобрели более свободы; они освободились от вечной опеки мужа и получили право свободно распоряжаться своим приданым; прелюбодеяния и разводы следовали один за другим, домашний же суд более почти не созывался.

Знатные фамилии, гордые и суровые, сохранившие старые традиции, люди, выдающиеся по своему уму и характеру, старики, видевшие вторую пуническую войну, педанты, недовольные, завидующие новым состояниям по различным мотивам, сожалели тогда, как Данте в начале XIV столетия [81] или современные клерикалы и консерваторы, о тех временах, когда Рим «жил в мире, скромный и целомудренный». Они сетовали на грубую алчность откупщиков, на разложение семей, на вероломство новой дипломатии, на вторжение азиатских нравов. Время от времени они даже добивались принятия какого-нибудь закона против злоупотреблений и заставляли выбирать кого-нибудь из своих сторонников на государственную должность. Иногда также громкий скандал волновал общество и приводил его в негодование.