Ванесса шутливо ткнула пальцем в его живот:

— Я тоже первый раз боялась. Но на самом деле в этом нет ничего страшного, — сказала она ободряюще. — Уверяю тебя.

Дэн сглотнул сухую слюну и начал рассматривать потолок. Прямо над ним в лепнине была трещина.

— Я бы хотел подождать, когда это будет более… органично, что ли…

— О'кей, — осторожно произнесла Ванесса. — Но это же просто секс. Это не стихотворение.

Нет, она его явно не понимала. Для Дэна это было стихотворением. Может быть, даже самым главным стихотворением в его жизни. Он потянулся к своей футболке и стал натягивать ее.

— Я хочу обождать с этим, вот и все.

— Отлично, — сказала Ванесса. Она уже начинала терять терпение. Дэн всегда слишком перемудривал, вечно писал что-то про них двоих в своих маленьких черных блокнотах. Ванессе нравилось, что он такой впечатлительный, романтичный, но неплохо бы для разнообразия забить на внутреннее содержание заняться внешним. Она была влюблена в него с самого первого дня — они повстречались три года назад и стали самыми близкими друзьями. Поэтому не хотелось портить отношения, когда наконец они почти вместе.

Дэн закурил сигарету. Руки у него тряслись от волнения.

Ванесса снова ткнула его пальцем в бок:

— Эй, да не переживай ты так! Мне и без этого хорошо. Слышишь?

Дэн кивнул. Ванесса потянула его за руку, чтобы он обнял ее. Они снова откинулись на подушки. Дэн пускал колечки дыма, и они долетали до красного бумажного китайского фонарика над их головами. Он нежно поглаживал большим пальцем ершистую голову Ванессы. Ему было приятно, что не надо вдаваться в лишние объяснения. Ведь в этом и состояла их дружба. Да она и понимала-то его больше, чем он себя.

Так они тихо лежали, наблюдая, как сигаретный дым тает под потолком. Это было еще одним плюсом: когда ты рядом с другом, можно и помолчать.

— После окончания экзаменов сниму еще один фильм, — сказала Ванесса. — Боюсь, что «Война и мир» получился слишком мрачноват: нельзя посылать такой в Нью-Йорк.

Последний фильм Ванессы, по сути, был короткометражкой, в которой Дэн сыграл князя Андрея, подсевшего на кокаин. Ванесса уже по дала документы в Нью-Йоркский университет, но ей очень хотелось вместо очерка сделать фильм — ведь она собиралась на режиссерский. Ей не терпелось снять настоящее кино. Еще только одна четверть в школе «Констанс Биллар», и она свободна как ветер!

Дэн продолжал дымить. Он не понимал, отчего волнуется Ванесса. Ее фильмы мрачноваты, но в этом и была ее гениальность. В университете Ванессу оторвут с руками и ногами.

— Уж с кем проблемы, так это со мной, — вдруг признался Дэн. Его руки опять дрожали.

— В каком смысле? Брось. Любой приличный колледж будет умолять, чтобы ты пришел именно к ним.

— Вот тебя волнует, что фильмы твои мрачные. А мои стихи, они… — Дэн замолчал, подбирая слова. Его стихи слишком личные, и весьма странно посылать целую обойму таких перлов совсем незнакомым людям. Да это все равно что открыть душу чужому, кто не читал ни Гете, ни Камю. Разве сможет чужой понять его аллюзии?

— А знаешь, тебе надо попробовать напечататься, — предложила Ванесса. — Тогда в приемной комиссии сразу заинтересуются.

Дэн забычил сигарету в пустом бумажном стакане.

— Ну да, щас, — сказал он. Он любил писать, но, упаси боже, отсылать это для публикации. Да он еще и голоса-то своего не обрел. Каждое новое стихотворение звучало по-иному.

— Да я серьезно. — Ванесса снова села в постели. — Тебе надо напечататься.

Дэн забрался под покрывало.

— А, — произнес он с горечью. Он не был готов для секса, не был готов печататься. Он чувствовал себя совершенно потерянным.

В лимузине Блэр оказалась зажатой между грудастенькой Дженни и дылдой Майлзом. Серена устроилась на коленях у Флоу на переднем сиденье («Места же мало», — сказала она), а Нейт притулился возле окна и был в улете. Он скрутил сигареты с травкой для Кати, Изабель и Чака: уж лучше бы они напились, чем обкурились. Аарон сидел на полу, скрестив ноги по-турецки, и играл в Play Station, которую нашел на сиденье.

— И как наше настоящее имя? — спросила Серена у Флоу. На самом деле она смотрела MTV и прекрасно знала, что его зовут Хулиан Просперо.

Флоу улыбнулся своей знаменитой застенчивой улыбкой, украшавшей самые разные светские журналы («Спин», «Роллинг Стоунз», «Энтетеймент Уикли», «Интервью» и т. д.) и ответил:

— Военная тайна.

— А знаешь, вблизи ты так себе, — сказала Серена и с демонстративным безразличием отвернулась. Конечно, она солгала. Вблизи он был просто обворожителен и нравился ей в десять раз больше.

Серена понимала, что начинает крутить динамо, но — ах! — ей так нравились темные курчавые полоски на его висках, бронзовая кожа, его длинные тонкие пальцы. Почему бы не подинамить? У Флоу всего одна ночь в Нью-Йорке, завтра он уедет в Лос-Анджелес или куда-нибудь еще, а она погрузится в учебу. Ей было хорошо.