— Боже мой, — пробормотала Рейни. — Прошло лишь несколько недель после того, как Бетти дала разрешение отключить Мэнди от системы жизнеобеспечения, и вот появляется человек, утверждающий, что носит в себе частичку ее дочери.

— Умно, — заметил Куинси.

— Принцип домино, — сказала Кимберли. — Он начал со слабейшего, с Мэнди. Потом воспользовался ее смертью, чтобы подобраться к маме, а теперь…

Она посмотрела на отца и по его мрачному лицу поняла, что он думает о том же.

— Вот дерьмо! — Рейни спрыгнула с дивана. — Подстава, Куинси. То, о чем мы говорили раньше. Даже если не все получилось идеально, это не важно. Дело все равно сделано. Подумай! Бетти убита. Ты, как ее бывший супруг, уже на прицеле у копов. Несколько лабораторных тестов, и ты становишься подозреваемым номер один. Он устраняет тебя, пусть даже временно. Убить Мэнди, чтобы подобраться к Бетти. Убить Бетти, чтобы убрать со сцены тебя. Остается только Кимберли. Одна. Идеальный план!

— Но… но ведь тебя не осудят, верно? — в отчаянии спросила Кимберли.

Куинси ошеломленно смотрел на Рейни.

— Это не имеет значения, — прошептал он, поворачиваясь к дочери. — Рейни права. Как только я стану подозреваемым, полиция уведомит об этом Бюро. Далее по установленной стандартной процедуре. Меня переводят на бумажную работу, у меня забирают оружие, кредитки. И даже если дело не дойдет до суда, то все равно… я не смогу защитить тебя. Господи, он хорошо все продумал.

— Он? Да кто же, черт возьми, этот «он»? — крикнула Кимберли, обращаясь к ним обоим. Никто не ответил.

Дальше — хуже. Куинси хотел, чтобы дочь немедленно отправилась в Европу. Кимберли кричала, что никуда не поедет. Куинси заявил, что сейчас не время упрямиться. Кимберли рассмеялась — уж кто бы говорил об упрямстве! — потом смех сменился слезами, и это почти добило Куинси. Он стоял посреди неприбранной комнаты, стиснув зубы, растерянный, и смотрел на плачущую дочь.

В конце концов Рейни отвела его в спальню. За последние двое суток Куинси вряд ли спал более четырех часов и нуждался хотя бы в коротком отдыхе. Потом она сварила свежий кофе, и они с Кимберли сели к столу. Яблоко от яблони… девчонка тоже пила черный без сахара. Рейни нашла в холодильнике немного молока, потом наткнулась на сахарницу.

— Не смейся, — сказала она, насыпая в чашку несколько полных ложек. — Просто мне не нравится, когда кофеин гуляет у меня в крови в одиночку.

— А отец это видел?

— Пару раз.

— Он не сильно тебя высмеял?

— Ну, если оценивать критичность его замечаний по десятибалльной шкале, я бы определила ее в двенадцать баллов.

— Не так уж и плохо. У моего дедушки ты бы получила все пятнадцать.

— Твой дедушка еще жив? — удивилась Рейни. Куинси никогда не рассказывал о своем отце, даже не упоминал о нем. Если на то пошло, он и о матери ничего не говорил; только однажды вскользь заметил, что она умерла, когда он был еще ребенком. Кимберли подула на кофе.

— Дедушка жив. Если, конечно, можно так сказать о человеке с болезнью Альцгеймера. Мы познакомились, когда мне исполнилось то ли десять, то ли одиннадцать. И потом приезжали к нему несколько раз летом, но в последнее время не делали даже этого. Он никого не узнает, даже папу, и, кроме того… Скажем так, дедушка не любит чужих.

— Да, тяжелый случай. А каким он был раньше?

— Крепкий. Неразговорчивый. По-своему интересный. Обычно мы ездили к нему на Род-Айленд. Там у него ферма, Дедушка разводил цыплят, у него были лошади, коровы и яблоневый сад. Нам с Мэнди там нравилось. Много места, есть где побегать, куда забраться.

— Ваша мать не возражала? — скептически спросив Рейни.

Кимберли улыбнулась.

— Как сказать. Помню, однажды на ферму свалился воздушный шар с какими-то туристами или что-то вроде этого. В корзине был гид, такой парень в очках. Представляешь, шар падает, а этот парень вопит, чтобы пассажиры хватались за ветки яблонь. Потом — бах! — они плюхаются прямо в поле. Мама выскакивает из дома, такая взволнованная. «О Господи! Вы видели? О Господи!» Из курятника выходит дедушка, подходит к шару и смотрит на тех бедолаг, не говоря ни слова. Гид начинает нервничать. Вытаскивает бутылку и принимается лепетать насчет того, что ему очень жаль, что сейчас приедет грузовик, мол, возьмите бутылочку вина за причиненные неудобства и все такое. Дедушка смотрит на него, потом говорит: «Это Божья страна». Поворачивается и исчезает в курятнике. Вот такой он, дедушка.

— Мне он нравится, — не кривя душой сказала Рейни.

— Да, замечательный был дед, — согласилась Кимберли и тут же мудро добавила: — Но иметь такого отца я бы не хотела.

Они замолчали, вернувшись к кофе.

— Вы с отцом встречаетесь? — поинтересовалась Кимберли, когда молчание стало затягиваться.

— Спроси что-нибудь полегче, — ответила Рейни, делая вид, что больше всего на свете ее привлекает вот эта чашка кофе.

Однако Кимберли унаследовала от отца не только упрямство.

— Ты еще довольно молодая, — сообщила она, глядя на гостью в упор.

— Знаю.

— Сколько?

— Тридцать два.

— Мэнди было двадцать четыре, когда она умерла.

— Тем больше причин не обращать внимания на такую чепуху, как возраст.

— Значит, вы встречаетесь? Рейни вздохнула.

— В прошлом да, у нас что-то было. Сейчас… Не знаю. Когда Куинси проснется, окажи мне любезность, спроси у него сама.

— Как вы познакомились?

— В прошлом году. Бейкерсвиллское дело.