Именно эта ее коварная особенность и заставила медиков того времени выделить из многочисленной группы «чумоподобных лихорадок» малярию. Болезнь была настолько жестокой и необычной, что лекари в поисках ее разгадки впервые в истории произвели массовые вскрытия трупов. Обилие желчи в желудке и кишечнике умерших и странный вид печени — белой снаружи и черной как уголь внутри — наводили на мысль об отравлении ядовитыми болотными испарениями. Так как желчный проток был закупорен вязкой слизью, то в качестве лечебных мероприятий решили применять кровопускание и назначать внутрь растительные кислоты. Эти средства приносили больным больше вреда, нежели пользы, но прошло несколько десятилетий, прежде чем в распоряжении врачей появилось эффективное средство против малярии.

Малярия принадлежит к числу достаточно древних болезней человека. Описание ее симптомов найдено в египетских папирусах и сочинениях древних китайских ученых. Первичным очагом малярии считают тропическую Африку, откуда она затем распространилась в Индию, Китай, Индокитай, а через долины Нила — в Месопотамию и страны Средиземноморья. В Европе малярия особенно свирепствовала в низменных районах Римской империи, благодаря чему римские писатели Варрон и Колумелла, жившие в I в. до н. э., связали ее возникновение с заболоченной местностью и комарами. Спустя почти две тысячи лет русский поэт и дипломат Ф. И. Тютчев во время посещения «по казенной надобности» Италии написал стихи, озаглавленные «Mal’aria»:

И само название, и стихотворные строки отражали убеждение автора в миазматическом происхождении болезни.

По свидетельству древнегреческого историка Геродота (между 490–480 — около 425 г. до н. э.), лихорадка немало докучала древним жителям Южнорусской равнины скифам, а «отец медицины» Гиппократ (480–377 гг. до н. э.) указывал, что многие жители Колхиды [20] «от сырости климата и нездоровой воды имеют болезненный вид, как бы после желтухи».

В летопись особо значительных случаев массовых заболеваний болотной лихорадкой, как чаще всего называли малярию, вошли эпидемии 1657–1669 годов и еще более свирепая 1677–1685 годов перед гибельным шествием чумы. Клиническая картина заболевания была подробно описана тремя известными врачами XVII столетия: Виллисом, Мортоном и Сиденгамом. По свидетельству Виллиса, летом 1657 года стояла необыкновенная жара, которая, видимо, и способствовала повальному распространению лихорадки — вся Англия, гга его словам, представляла громадную больницу.

Однако, хотя связь между климатическими условиями, характером местности и заболеваемостью малярией была для врачей достаточно очевидной, истинная причина заболеваний оставалась неизвестной. Удивляться этому не приходится, ибо путь передачи малярии сложен, и долгое время многие звенья в цепочке оставались неизвестными, а отдельным известным фактам приписывалось самостоятельное значение.

В то время как врачи пытались понять истинную природу и происхождение малярии, в народе ее нередко наделяли человеческими свойствами. Коварный образ лихорадки нашел отражение на страницах многих художественных произведений.

Автор напечатанного в 1520 году сборника «Диалоги» Ульрих фон Гуттен ведет длинный разговор с лихорадкой, которая ломится в дверь его дома, просит пустить ее, так как на дворе ветер, холод, дождь. Хозяин приказывает слуге не только плотнее закрыть дверь, но даже и окно, чтобы лихорадка не дохнула своим ядовитым дыханием.

В стихотворной балладе А. А. Фета «Лихорадка» дан следующий образ болезни:

В одном из рассказов А. И. Куприна герой вспоминает давно виденную им сепию известного художника: «Картина эта так и называлась «Малярия». На краю болота, около воды, в которой распустились белые кувшинки, лежит девочка, широко разметав во сне руки. А из болота вместе с туманом, теряясь в нем легкими складками одежды, появляется тонкий, неясный призрак женской фигуры с огромными дикими глазами и медленно, страшно медленно тянется к ребенку».

По народным поверьям, лихорадок насчитывалось от семи до четырнадцати, причем чаще их изображали злыми пронырливыми старухами, реже — красивыми девушками с распущенными волосами. Они якобы бродили по белу свету, летали по воздуху, подкрадывались к спящим и, целуя их, награждали болезнью. Эмблема лихорадок, как бы собирательный символ, — бабочка. Сказания присвоили лихорадкам собственные, подчас очень образные имена, отражающие ведущие признаки разных болезней, в том числе озноб и жар.

В рассказе С. И. Гусева-Оренбургского «Странница» переданы следующие народные представления о малярии:

«…Как ночь придет… она и нападает на него. — Кто? — Трясучка-то. Уж не знаю, батюшка, правду, что ли, бабушка Кониха говорит, будто их семь сестер? Ну, это, мотри-ка, самая злющая. Учнет, это, его трясти да ломать, смотреть страсти. Видения ему тоже разные представлялись, страшные: то становой, то Илья-пророк. «Гремит, — говорит, — гремит!» А сам учнет креститься, скоро так, скоро. Не знай, батюшка, к чему это… Неуж к смерти было?»