— Ром, проплачено да немалыми баксами, какие тебе и не снились. Это тебе не "чехи" бестолковые, среди наемников очень закаленные бойцы попадаются, не один конфликт прошли, опыт у них охеренный, — ответил Квазимодо, усердно массируя ногу.

— Квазик! Квазик! Смотри, никак кто-то на дороге копошится! — окликнул "собровца" взволнованный солдат.

— Наверняка, фугас закладывает, — высказал предположение Володька Кныш. — Помнишь, на прошлой неделе в том месте "уазик" с омоновцами подорвался.

— Ну-ка, дайка, взглянуть! — Квазимодо живо потянулся к Ромкиной винтовке с ночным прицелом.

Прижал бровь к окуляру.

— И в правду, какая-то сука маячит. Присел, взрывчатку закапывает. Ах, душара потный! Вечерний моцион, видите ли, у него. Получай, гад! — не раздумывая, он нажал на спусковой крючок…

Накануне медперсонал усиленно мыл и драил все вокруг до блеска. Поговаривали, что должно пожаловать какое-то высокое начальство из Генерального штаба, чуть ли не сам Кваша. Но никто так и не появился. В коляске, нацепив на темно-синюю пижаму с белым воротничком боевой крест и раскатывая по коридору и палатам, в ожидании гостей маялся как неприкаянный "спецназовец" Пашка Голов. Не дождавшись, разочарованый Пашка вернулся в палату.

— Сереге, из соседней, совсем херово, — сообщил он. — Ослеп совсем. Как ему теперь жить? Не представляю.

— Главное, держаться, — отозвался лежащий у окна старший прапорщик Вишняков. — Ни в коем случае не надо опускать руки.

— Ты бы, Михалыч, еще про Мересьева рассказал!

— Что ж, и расскажу. Только, сопли утрите. И нюни как бабы не распускайте. Был такой русский поэт, Василий Ерошенко. Его мало кто знает. Жил он еще в начале века. В трехлетнем возрасте он ослеп после тяжелой болезни. И кто-то посоветовал ему поехать в Англию, якобы там ему могут врачи вернуть зрение. Но, сами, посудите. Как совершенно слепой человек может отправиться черте куда, за тридевять земель, в чужую страну, тем более не зная иностранного языка? Но нашлись люди, которые вызвались помочь бедному парню. Тогда широко в мире был распространен международный язык эсперанто. Слыхали о таком?

— Слыхали, — глухо отозвался за всех Свят Чернышов, угрюмо уставившись в потолок, где в отраженных с улицы полосах мартовского солнца блуждали серо-голубые тени от людей, от качающихся деревьев.

— Язык этот очень гибок и легок в изучении. Выучить его — раз плюнуть. Главное, выучить имена существительные, а на их основе уже строятся остальные части речи.

— Скажешь тоже, тут в школе шесть лет долбишь иностранный и все коту под хвост. Думаешь, я чего- нибудь помню? — откликнулся Пашка.

— Не мешай слушать! — резко прервал его лежащий с "аппаратом Илизарова" Дима Якимов.

— В России была самая мощная волна эсперантистов, потом товарищ Сталин их под корень извел как немецких шпионов, — продолжал Вишняков. — Так вот, Ерошенко за пару месяцев выучил язык и отправился в Англию. На протяжении всего пути слепому помогали эсперантисты других стран. В Англии ему, конечно, зрение не вернули. Потом его судьба забросила в Японию, где он прожил много лет. Даже преподавал в университете. Писал стихи на японском языке.

— Что-то верится с трудом, Михалыч. Поди, заливаешь?

— Не верите? Ну, тогда возьмем, хотя бы нашего современника, Эдуарда Асадова, кстати, тоже поэта. Он слепой, потерял глаза на войне. Но мужик не сдался. Что значит, железная воля. Ну уж, про Валентина Дикуля, я думаю, вы все слышали? Он работал воздушным гимнастом в цирке, когда с ним приключилась беда. Страховка подвела. Упал из-под купола вниз на арену. Разбился. Повредил позвоночник. Несколько лет лежал без движения. Потом стал потихоньку, понемногу, шевелить пальцами ног. И пошло. Не сразу, конечно. Страшно страдал, но не жалел себя, давая нагрузки. А сейчас, кто бы мог подумать, силовой жонглер.

— Так это все талантливые, неординарные люди, — возразил Вишнякову Свят. — А Серега — простой деревенский пацан. Вот, скажи! На хера, ему эта война обломилась? Изувечила, молодую жизнь исковеркала, будущее перечеркнула. Звезд, похоже, он в школе с неба не хватал. Вот и подумай, что его ждет впереди? Что ожидает его, калеку? Ничего хорошего!

— Пенсия с гулькин х…й! И богадельня! — добавил, вдруг оживившись, Пашка, с трудом перекочевывая из коляски в свою койку. — Как пить дать, пропадет пацан.

— На его месте и ты бы пропал!

— Ну уж нет, мои болезные, я не сидел бы сиднем дома, а вкалывал за семерых.

— Каким же это образом? — спросил недоверчиво Димка. — Поясни, Пашуня.

— Я же на гражданке диджеем на дискотеке в доме культуры работал. Знаменитостью местной был. Заводил публику с полуоборота. Тинейджеры сопливые толпами валили на мои вечера. Девчонки были все мои. Со мной все считались, и отдел культуры, и чиновники по работе с молодежью. Так, что я и хромой, и слепой найду себе занятие. Обузой никогда никому не был и не буду, — закончил Пашка, откинувшись на подушку.