Крайне неприятно выражать солидарность со следователями НКВД—МВД СССР по любому вопросу, однако приходится признать их единственными единомышленниками! Впрочем, это заключение по делу «Миф» было погребено в папке с надписью «секретно» и знали о нем немногие, имеющие допуск. Степень секретности дела «Миф» была столь высока, что оно даже не было внесено в реестр единиц хранения Госархива — случай беспрецедентный! И сегодня еще о нем мало кому известно — вы приобщились, Читатель, к государственной тайне.

Версия Аксмана(№ 4) — «комплексное самоубийство путем приема внутрь цианида калия с одновременным выстрелом в голову из пистолета» — весьма доказательно опровергнута доктором X. Томасом (см. гл. 24).

Версия Раттенхубера (№ 5) очень интересна: она логично снимает противоречие между доказательствами в пользу применения самоубийцами яда и фактами, подтверждающими использование Гитлером огнестрельного оружия. Недаром эту версию поддерживает ФСБ!

Увы, как говорится, красивые теории подобны красивым женщинам: они не всегда бывают верны. Ахиллесова пята версии Раттенхубера заключается в том, что ее поддерживает один лишь Раттенхубер. Главное действующее лицо — Линге — категорически отрицает, что он стрелял в Гитлера после того, как тот принял яд; никто, кроме фрау Юнге, не слышал выстрела; не удалось найти ни пули, ни патрона; на трупе нет ни входного отверстия, ни пулевого канала; а главное — группа крови «предполагаемого Гитлера» не совпадает с группой крови, запятнавшей обивку дивана (если это вообще кровь, а не кетчуп) [144] . Тем не менее, если уж выбирать из версий 1-й группы, то предпочтение следует отдать версии Раттенхубера.

Мазер, автор версии№ 6, яростно опровергает выводы советской судмедэкспертизы 1945 года, обнаруживая в материалах комиссии подполковника Ф. Шкаравского вопиющие противоречия и отклонения от истины. К числу главных его аргументов относятся и упомянутые выше свидетельства Хойзерман и Эхтмана, с которыми Мазер встречался в 70-х годах.

ВерсияX. Томаса(№ 7): эта версия ранее подробно не рассматривалась, между тем она сложна и запутана, поэтому здесь на ней придется остановиться подробно.

Согласно ей, Ева Браун пыталась покончить с собой, перерезав себе вену на левой руке. Она сделала это, сидя на диване в кабинете мужа, который в это время отсутствовал. Кровь на подлокотнике дивана и на полу кабинета — из ее вены.

Вошедший в кабинет Линге застает ее без сознания. Он зовет на помощь доктора Штумпфеггера. Вдвоем они переносят Еву в спальню и кладут на кровать. При этом льющаяся кровь оставляет следы на пороге двери и на матраце. Сквозь матрац кровь просачивается на каркас кровати. Врач делает фрау Гитлер перевязку и вместе со слугой покидает спальню. Он удаляется к себе, в то время как Линге остается в кабинете фюрера. Между тем в кабинет возвращается Гитлер. Линге душит его, выполняя приказ Бормана. Борман вынужден прибегнуть к этой мере, поскольку фюрер никак не мог решиться на самоубийство; между тем истекали последние часы, отпущенные судьбой на осуществление его плана захвата власти в союзе с Геббельсом и Дёницем, да и просто для спасения собственной жизни.

Далее в кабинет переносят найденный в развалинах на улице труп молодой женщины, убитой шальным осколком снаряда или мины. Ее переодевают в платье Евы Браун. Оба трупа выносят в сад (в сопровождении людей из ближайшего окружения) и предают их огню. Затем зубной врач, не обращая внимания на рвущиеся в саду рейхсканцелярии снаряды, выполняет ряд стоматологических операций: удаляет у покойницы несколько «лишних» зубов и устанавливает на их место мост — изделие зубного техника Эхтмана. Организаторы подмены не знали о том, что реальной Еве Браун мост поставить не успели — на то есть свидетельство Кете Хойзерман (которая эту пациентку терпеть не могла из-за капризов и фанаберии и ни за что не стала бы ее покрывать), а также свидетельство профессора Блашке.

В завершение своих трудов дантист кладет в рот каждому покойнику по пустой ампуле, предварительно раздавив ее медицинскими щипцами. Теперь все улики подмены и убийства скрыты.

Коридор и лестница к запасному выходу опустели — в кабинете Геббельса идет совещание, где присутствуют Борман, Геббельс, Бургдорф и еще несколько особо важных персон. Остальные заняты приготовлением к бегству. В это время фрау Гитлер приходит в себя и покидает фюрербункер через запасный выход. При этом рана на запястье продолжает кровоточить и на полу в коридоре, на лестнице и в тамбуре остаются следы капель крови, просочившихся сквозь повязку. Далее следы прекрасной Евы теряются в развалинах Берлина…

Версия X. Томаса весьма литературна и полна драматизма, она объясняет все — но при этом не выдерживает критики. X. Томас приводит ее в конце своей книги [145] , а в середине той же книги он пишет: «…нельзя более утверждать, что найденный труп принадлежит Гитлеру»(выделено нами. — Л. А.). Этому выводу предшествует скрупулезнейший анализ данных экспертизы и показаний свидетелей.

Тем не менее спустя дюжину страниц X. Томас утверждает то самое, чего, по его собственному мнению, «нельзя более утверждать»! Мужчина, обнаруженный в «яме Чуракова», конечно же, не был задушен. Об этом говорит то, что язык был прикушен зубами, а не высунут. Язык крепится к нижнему нёбу связками; при удушении они ослабевают и язык приобретает ту же степень свободы, что и, например, волос на голове. В акте № 12 ни о чем подобном не упоминается.

Вообще невозможно представить превращение Линге-Фирса в Линге-Смердякова. X. Томас ссылается на мнение следователей МВД СССР, которые пришли к мнению (и зафиксировали его в деле «Миф»), что для Линге характерен так называемый «синдром ненависти раба».

Однако сей преисполненный ненависти к своему хозяину раб в 1946 году в Бутырской тюрьме стойко перенес пытки холодом, голодом и бессонницей, но так и не выдал тайны, доверенной ему ненавистным хозяином. Он не дрогнул даже на суде, присудившем его к 25 годам лагерей… Странная ненависть!