— Ты сейчас снова возьмешь курс на Милет и доставишь табличку своим заказчикам. А мы вернемся назад в Фалер. И оба забудем о нашей встрече. Стоп, еще одна маленькая деталь: твой сын Медон, конечно же, поедет с нами. Он будет ждать твоего возвращения в государственной тюрьме рядом с булевтерием. Он ни в чем не будет испытывать недостатка.

Чернобородый с тоской посмотрел на сына. В его взгляде была мольба раскаивающегося отца. И если до этого момента полководец еще сомневался в правильности своего решения, то сейчас сомнения полностью рассеялись. Он понял: Эякид сделает все так, как запланировано. Не ожидая ответа, Фемистокл через люк поднялся на палубу и, повернувшись, крикнул:

— Медон, попрощайся с отцом и поднимайся наверх!

На палубе, освещенной лучами заходящего солнца, ждал своего хозяина Сикиннос. Вскоре поднялся Медон. Фемистокл снял с него наручники, и магнезиец перешел на афинский корабль.

— Иди вниз и развяжи Эякида! — приказал Фемистокл Сикинносу и, заметив его недоуменный взгляд, добавил: — «Филлис» идет дальше, в Милет.

— С Эякидом?

— Да, — коротко ответил полководец.

Сикиннос удивился, но, увидев, что хозяин освободил матросов из носового отсека, выполнил то, что ему было велено. Вслед за остальными он перепрыгнул на афинский корабль, и Оленос тут же отдал приказ направить корабль на северо-запад. Матросы поставили паруса, и судно начало набирать ход. На корме сидел Медон и смотрел на удаляющийся в противоположном направлении «Филлис». На глазах магнезийца не было слез, и поэтому никто не знал, что творится в его душе после прощания с отцом.

— Кто это там? — спросил Оленос, подойдя к Фемистоклу, который, опершись на поручни, смотрел в воду и прислушивался к шуму волн.

— Сын предателя, — ответил тот, не поднимая головы.

Оленос кивнул.

— А как же его отец?

Фемистокл задумчиво указал в сторону милетского корабля.

— Поверь мне, Оленос, этот шпион еще вернется. Но афиняне, я уверен, никак не пострадают.

Сикиннос глазами показал капитану, чтобы тот оставил Фемистокла в покое. Он чувствовал, что мысли полководца где-то далеко, и поэтому молчал. Море окрасилось в темно-фиолетовый цвет, а побережье Аттики, светлое, как шафран, при дневном свете, теперь было матово-коричневым. Фемистокл достал из складок своей одежды какой-то небольшой предмет, посмотрел на него и, покачивая головой, тихо, как бы обращаясь к самому себе, сказал:

— Мне кажется, я сегодня спас Грецию от гибели. Но при этом потерял свое счастье…

Сикиннос ничего не понял.

Н1 ет, такое наследство я не могу и не хочу принять! — Дафна топнула ногой. Она была возмущена.

Мегара пыталась успокоить подругу:

— Не будь дурой, Дафна! Только твоя гордыня не позволяет тебе стать владелицей солидного имения и роскошного дома на окраине города.

— Да, это моя гордыня, — согласилась Дафна. — Но подумай о том, что будут говорить люди. Какие неприятные слухи поползут по городу!

— Неприятные слухи? Ты думаешь, афиняне считают, что мы предоставляем услуги за кусок хлеба? Мы все-таки отличаемся от портовых проституток Фалера. Чем больше имущества у гетеры, тем больше ее авторитет. И если ты откажешься от наследства, то слухи о тебе будут еще хуже.

Это подействовало.

— Пусть боги решат! — крикнула вдруг Дафна.

После долгих сомнений она согласилась сходить к мудрому Евфрантиду, чтобы принести козленка в жертву Аполлону и спросить совета у слепого прорицателя.

Дом Евфрантида, находившийся недалеко от городской стены, был чудесным. Искусная настенная живопись, дорогая мебель, внутренний дворик, усаженный благоухающими цветами, а посередине алтарь в окружении четырех колонн. У Евфрантида был всего лишь один раб, который выполнял всю работу. Хотя прорицатель ничего не видел, он передвигался по дому весьма уверенно. Было видно, что он знал каждый уголок, хорошо ориентировался в доме, учитывая расстояние между всеми предметами мебели. Даже огромную картину на стене, изображавшую дочерей Посейдона, он описывал гостям в мельчайших деталях, хотя никогда не видел ее.

Когда Дафна и Мегара вошли в этот живописный дом, Евфрантид вышел к ним навстречу с распростертыми объятьями. Его лицо озарилось приветливой улыбкой.

— Как много красоты в столь прекрасное утро! Добро пожаловать!

Женщины удивленно посмотрели друг на друга, и Дафна представилась:

— Я Дафна, гетера. Со мной гетера Мегара.

— Я знаю, — продолжая улыбаться, ответил прорицатель. — Две самые красивые женщины Афин!

— Вы нам льстите! — Мегара рассмеялась.

— Клянусь Аполлоном, я не льщу, — серьезно ответил Евфрантид. — Я просто слышу, как вы красивы. Необязательно, чтобы об этом рассказывали люди. Красоту человека можно узнать по его голосу.

Дафна вытащила золотую монету и положила ее в стоявшую наготове чашу.

— Ты великодушна, — заметил прорицатель. — Боги воздадут тебе за это. Знаешь, дитя мое, многие громко швыряют в чашу диобол, уверенные в том, что старик все равно не видит. Но его звон отличается от звона золотой монеты, как хриплая болтовня базарной бабы отличается от декламации оды Анакреона. Но теперь к делу!

— Коневод Дифилид, — нерешительно начала Мегара, — оставил в наследство Дафне имение в Сунионе и роскошный городской дом. Дафну мучают угрызения совести. Она не решается принять наследство. Мы хотим пожертвовать Аполлону козленка, а потом услышать твое предсказание.