Бывший венн почему-то не уходил. Бусый кожей чувствовал его взгляд, ощущал желание Мавутича заглянуть ему через плечо. Кажется, Изверг хотел ему что-то сказать, о чём-то спросить… И необъяснимо робел.

«А ну тебя! — Бусый пересел, загораживая рисунок. — Я с тобой не раньше заговорю, чем рак на гору заползёт да свистнет оттуда!»

Присутствие однорукого раздражало, мешало улыбнуться особенной улыбкой, высветить и согреть ею себя изнутри, слить воедино дыхание и разум, дать лад размышлениям. Бусый очень обрадовался, когда Изверг сперва отвернулся, а после вовсе встал и, не оглядываясь, зашагал прочь.

«Наконец-то…»

Но сосредоточиться так и не дали. Подбежал мальчик лет десяти, стал что-то требовательно говорить на чужом наречии, звучавшем как горох в жестяной миске. Из всей его трескотни Бусый разобрал только одно слово — «Мавут». Что ж, о смысле остального догадаться было нетрудно. Он натянул ещё влажные штаны и рубашку и, пытаясь растопить поселившийся в животе ледяной сосущий комок, пошёл за мальчишкой…

Разум Горного Кузнеца летел над Потоком Времени, выхватывая рассыпанные по дням мгновения встреч Бусого и Мавута. Старик торопился и не мог слышать, о чём они говорили, — то в шатре, то возле мишеней для лучной стрельбы, то за едой… Горный Кузнец лишь заглядывал мальчишке в глаза, этого ему было довольно. Сперва в них стыло старательное равнодушие. Потом клокотала и рвалась наружу бешеная ярость. А потом явились слёзы. Отчаянные, ручьями, взахлёб. И следом — оцепенение, скрывавшее муку перерождения души. Озноб, мучительная дрожь, и это — на жгучем-то солнце! И наконец — вновь вернувшаяся ярость, но на этот раз холодная, чёрная. И взгляд… Взгляд мертвеца.

Мавут победил. Он к каждому умел подобрать ключ. Умел найти нужные слова и так вплести, вкрапить их в беседу, что Бусый принял их, как свои. Он не назвал Мавута отцом, потому что продолжал его ненавидеть. Но и в сиротство своё, в то, что во всём мире никому, кроме Владыки, не был нужен, — поверил.

У Мавута появился новый слуга…

Горный Кузнец оставил созерцание Потока и вскочил на ноги, нешуточно встревожив родню молодой матери.

— Что такое, Мастер? — испуганно спросил отец новорождённого мальчишки. Он не знал, куда бросаться, к колыбельке или к постели жены, но старик спросил только:

— Есть у вас тут где-нибудь место, где вода ныряет под землю?

Нардарец ответил, недоумевая:

— Есть…

— Веди туда, — распорядился Кузнец.

Вдвоём они выскочили из дома, как на пожар. И почти бегом поспешили сквозь предрассветную тьму в горы. Там, не очень далеко от деревни, было озеро, вода которого то уходила под землю, то возвращалась в берега.

Сейчас оно было полно.

Тьма редела, над озером плавал лёгкий туман, а посередине намечалось кружение. Незримая рука перемешивала воду и закручивала винтом, как всегда, когда недра готовились её поглотить.

Молодой нардарец осенил себя хранительным знамением и остался поодаль: его народ, молившийся Священному Огню, почитал это место как очень недоброе. Что же до Горного Кузнеца, он подбежал к самому краю и, припав на колени, приложил ладони ко рту.

— Бусый! — закричал он прямо в воду. — Книга!.. Вспомни книгу берестяную! Книгу, малыш!..

Вода забурлила и неистово понеслась по кругу, образуя воронку. А потом стремительно исчезла, открыв в середине оголённого дна пустой чёрный провал. Оттуда шёл глухой, страшный, удаляющийся рокот, от которого содрогалась земля.

Кузнец не без труда поднялся с колен. Путешествие вдоль Потока Времени и заполошный бег по горной тропе совсем его обессилили.

Он посмотрел на далёкие пики, воспламенённые близившимся рассветом. Малиновые зубцы постепенно, начиная с вершин, наливались огненным жаром.

«Всевышнее Небо, — подумал старик. — Сделай так, чтобы я успел…»

…Для начала Бусый выбрал лужу в углублении камня, откуда одежду не могло унести течением, и положил отмокать штаны и рубашку. Потом сунул голову в ручей и с наслаждением ощутил, как начала растворяться грязь, забившая волосы. И наконец, уже чистый, с кожей, докрасна растёртой вместо мочала пучком прошлогодней травы, перебрался через каменный край и погрузился в чёрную чашу. Стал смотреть, как солнце унизывало самоцветами бившую из подземелья струю.

Вода была почти ледяная. Одно удовольствие оживить в ней тело перед трудами предстоявшего дня. И на вкус — сладкая, как из озера в Особенном Месте, где они плавали с Таемлу…

Зря ли Летобор Клёст учил сына достигать сосредоточения, глядя на бегущую воду! Бусый всматривался в дробившуюся струю, пока в самом деле не ощутил целительное дыхание того далёкого озера и тёплые ладони скал, по которым он разбегался для прыжка в прозрачную глубину… Ну надо же, он как будто даже услышал голос Горного Кузнеца. Старик что-то кричал ему — взволнованно и тревожно. Так кричат, когда дитя неразумное вот-вот доищется себе немалой беды, но ещё не поздно его от той беды уберечь. Напомнить об истинно важном, путь к спасению указать…

Бусый как ошпаренный вскинулся в водяной чаше, сообразив, что ему не показалось. Он напряг слух, пытаясь снова что-то расслышать. Сначала — в говоре воды. Потом выбрался на берег и припал ухом к земле…

Всуе.

Голос Кузнеца, то ли примерещившийся, то ли нет, отзвучал насовсем. Бусый успел разобрать очень немногое. Полтора слова. Что-то про книгу…

Какую книгу? Может, про ту, за которой полез в болото Ульгеш? Или дед самого Бусого хотел остеречь, чтобы камень с шеи не потерял?..