— Что заставляет вещи делать то, что они делают? — спросил он. — Что заставляет собак лаять, кошек — мяукать, а деревья — расти?

— До сегодняшнего дня я бы сказал — эволюция заставляет вещи делать то, что они делают. Теперь я уже и не знаю, что думать.

— Эволюция не причина; это просто наше наблюдение, способ разложить вещи по полочкам. Эволюция ничего не говорит про причины.

— По-моему, эволюция это все-таки причина, — возразил я. — Если бы не эволюция, я был бы одноклеточным организмом на дне какого-нибудь болота.

— Но что заставляет существ эволюционировать? — спросил он. — Откуда берется вся энергия и почему все так удивительно хорошо организованно?

Это был хороший вопрос.

— Я всегда удивлялся, как из кучки мечущихся по Вселенной молекул, могло сложиться что-нибудь вроде зебры. Мне кажется, что со временем Вселенная должна становиться все более беспорядочной и случайной — недостаточно организованной, чтобы создавать зебр, монорельсовые дороги и печенья в шоколаде. Я имею в виду, если взять ящик бананов и трясти его триллион лет, сумеют ли атомы когда-нибудь собраться телевизором или, к примеру, белкой? Я догадываюсь, что это возможно при наличии достаточного количества бананов и ящиков, но я никак не могу это осознать.

— А с тем, что из человеческого эмбриона может вырасти только взрослый человек и никогда яблоко или голубь, проблем у тебя не возникает? — спросил он.

— Это я понимаю. Люди имеют ДНК, которое отличается от ДНК яблока или голубя. Но в моем примере с ящиком и бананами нет никакого плана, сообщающего молекулам как стать чем-то. Если атомы бананов как-то и умудрятся перестроиться и сложиться в электрический фонарик или меховую шапку, то это будет удивительная случайность, а никакой не план.

— Значит, ты веришь, что ДНК принципиально отличается от случайности?

— Они прямо противоположны, — сказал я. — ДНК это что-то вроде точного плана. Случайность же означает, что все что угодно может произойти.

Старик посмотрел на меня с таким видом, который обещал, что скоро я буду сомневаться в том, что только что сказал. Он меня не разочаровал. Начал он, как обычно, с вопроса:

— Если бы Вселенная создавалась заново, с нуля, и все условия, необходимые для зарождения жизни оказались бы такими же, зародилась бы жизнь снова?

— Конечно, — сказал я, снова обретая уверенность. — Если все то, что вызвало жизнь в первый раз, в точности повторится, то результат должен быть тот же самый. Не понимаю, куда вы клоните.

— Давай-ка отмотаем нашу воображаемую Вселенную на пятнадцать миллиардов лет назад, задолго до того времени, когда появилась жизнь. Если бы начало этой Вселенной было бы точно такое же, как и начало нашей Вселенной, развернулась бы она в точно такую же Вселенную, в которой мы сейчас живем, включая и эту беседу?

— Полагаю, что да. Если все начнется точно так же, и ничто не изменится по пути, то, в конце концов, все окажется в точности таким же, — моя уверенность испарялась на глазах.

— Все верно. Наше существование было заложено во Вселенной с самого начала, гарантированное могуществом вероятности. Время и место нашего существования были бы разными, но итог всегда был бы один, потому что рано или поздно жизнь зародилась бы снова. Мы бы сидели в этих креслах-качалках и вели ту же самую беседу. Ты веришь, что ДНК и случайность, это противоположные вещи. Но обе они заставляют определенные вещи случаться. ДНК работает по более четкому расписанию, чем вероятность, но в долговременной перспективе — в очень долговременной перспективе — вероятность также стационарна и неизменна, как и ДНК. Вероятность заставляет монетку выпадать точно пятьдесят на пятьдесят, если продолжать бросать вечно. Точно так же, силы вероятности заставляют нас быть такими, какие мы есть. Только время может быть другим.

— Мне нужно подумать. Звучит логично, но все это очень странно, — сказал я.

— Подумай об этом, — продолжал он. — Пока мы разговариваем, инженеры развивают Интернет, чтобы связать между собой любые уголки мира, точно так же как зародыш создает свою центральную нервную систему. Практически никто не сомневается в том, что Интернет нужен. Такое впечатление, что во всех нас живет некий инстинкт, требующий создать всемирную глобальную сеть как часть нашего общества. Инстинкт бобров — строить плотины; инстинкт человека — строить коммуникационные системы.

— Я не думаю, что это инстинкт заставляет нас создавать Интернет. Мне кажется, люди пытаются заработать на этом деньги. Это просто капитализм, — ответил я.

— Капитализм, это только одна часть, — возразил он. — В 90-х годах инвесторы забрасывали деньгами любую Интернет-компанию, только попроси. Естественно, экономика рухнула. Рационально невозможно объяснить наше увлечение Интернетом. Наша потребность создать Интернет — это что-то запрограммированное, что-то, с чем мы не можем бороться.