— Бэнни, отчего бы вам не поехать с Ви и не захватить с собой и вашего отца? Ему, наверное, было бы очень полезно переменить на время обстановку.

Аннабель говорила это с таким невинным видом, что Бэнни не мог не улыбнуться.

— Очевидно, вы с Ви и Верном решили прибегнуть к этому способу для того, чтобы удалить нас отсюда на время забастовки? — сказал он.

— Ваши друзья вас искренно любят и хотят, чтобы вы были счастливы, — ответила Аннабель и прибавила: — Сегодня за обедом вы будете кушать у нас на жаркое молоденького барашка, но ведь вы не считаете нужным идти на бойню и присутствовать при том, как его там убивают?

— Вам надо было бы читать лекции по социальной философии, Аннабель, — сказал Бэнни, и она засмеялась и сказала, что университет посещают только для того, чтобы учиться называть длинными именами самые обыкновенные вещи.

Очевидно, план был всесторонне обдуман, так как, когда Бэнни вернулся домой, отец спросил его:

— Что, тебе Верн ничего не поручал передать мне по поводу того, о чем мы с ним вчера беседовали?

— Нет, ничего. А в чем дело, папочка?

— В Нью-Йорке сейчас назначен съезд нефтепромышленников, и надо, чтобы кто-нибудь из нас в это время там был, Верн ехать не может и спрашивал меня, не поеду ли я. Не знаю только, как обстоит дело с твоими университетскими каникулами? Сможешь ли ты устроить себе маленький отпуск?

В душе Бэнни происходила борьба. Смог ли бы он помочь делу, если бы остался? Во время первой забастовки вся его роль заключалась в том, что он старался содействовать тому, чтобы рабочие не выходили из своих домов, но теперь все это дело забрал в свои руки Верн, и он, Бэнни, будет совершенно бессилен что-нибудь предпринять. То, что говорила ему Аннабель, как нельзя лучше рисовало то положение, в каком находился союз нефтяных рабочих. Процесс усмирения недовольных мог продолжаться недели, даже месяцы, но в конце концов все будет, конечно, так, как этого желал Верн, и он, Бэнни, оставаясь в Парадизе, будет только зря волновать и мучить своего отца.

Берти тоже принимала участие в заговоре. У нее были серьезные основания желать, чтобы Бэнни поехал в Нью-Йорк: они собирались на один из модных курортов, а оттуда на яхту Тельмы Норман, и ей очень не улыбалось, чтобы ее брат принимал участие в забастовке и, чего доброго, попал бы опять в газеты. И неужели он не хочет хоть раз подумать об отце и дать ему немного отдохнуть?

Этот последний довод был в достаточной степени серьезен, и Бэнни, который устал от всех этих разговоров, кончил тем, что дал свое согласие.

В Нью-Йорке их ждала на вокзале толпа, а другая еще большая толпа ждала у отеля, в котором им были оставлены комнаты. Ви засыпали цветами, репортеры не давали им проходу, умоляя назначить час для их интервьюирования.

Все, одним словом, было точь-в-точь как на всех "премьерах".

Более всех радовался поездке сам м-р Росс. Путешествие было для него одним сплошным удовольствием. Сознание, что он мог, проснувшись утром, сказать себе, что в этот день ему не надо ни о чем заботиться, что его работа временно передана в другие руки, что он может позволить себе отдохнуть, — приводило его в самое сияющее настроение. Он настоял на том, чтобы все счета оплачивались им, а так как с ним был его секретарь, то все устраивалось, как по волшебству: отделения в вагонах железных дорог, комнаты в отелях, автомобили, цветы, фрукты, конфеты, билеты в театры и концерты. Стоило только что-нибудь пожелать, как это тотчас же являлось. Что можно было бы еще прибавить для человеческого благополучия? Разве только то, что Ви очень иногда хотелось съесть какое-нибудь простое сытное блюдо и все утро пролежать в постели, вместо того чтобы заботиться все время о том, чтобы ни на йоту не пополнеть, а для этого делать по утрам всякого рода гимнастику.

Первое представление новой картины прошло в Нью-Йорке с таким же успехом, как "Депутат дьявола" в Энджел-Сити, и сопровождалось такими же шумными, восторженными овациями. На следующий день Бэнни сидел с Ви за утренним завтраком и читал ей вслух газетные отчеты о ее вчерашнем триумфе с подробным перечислением, кто был в театре и что на ком было надето. Оба весело смеялись, в то время как лакеи бесшумно подавали на стол. Потом Бэнни повернул страницу газеты и прочел телеграмму из Энджел-Сити, гласившую о том, что началась забастовка нефтяных рабочих, в которой приняли участие десять тысяч человек. Нефтепромышленники заявили, что они не желают больше признавать Нефтяного бюро, и опубликовали новые ставки. Как сообщали газеты, ожидались большие волнения в силу того, что агитаторская деятельность радикалов все последнее время была очень интенсивна.

Бэнни устроил себе каникулы и должен был весело проводить время и всегда иметь довольный вид. Это последнее условие было необходимо для того, чтобы не нарушалось хорошее настроение его спутников. Поэтому он с довольной улыбкой сопровождал отца и Ви в театр, оттуда, усадив м-ра Росса в наемный автомобиль, ехал с Ви куда-нибудь ужинать вместе с другими артистами экрана, и они только поздно ночью возвращались к себе в отель.

По утрам Ви отправлялась с Бэнни в специальный гимнастический зал, где они вместе проделывали целый ряд акробатических номеров, и Ви говорила, что если когда-нибудь м-р Росс будет вынужден бросить свое дело, а она подурнеет и должна будет оставить сцену, то они с Бэнни смогут заработать несколько сотен долларов в неделю своими акробатическими кунст-штуками. После полудня Ви отправлялась или с визитами, или в магазины и в этом случае требовала, чтобы Бэнни ее непременно сопровождал, так как у него был такой "замечательный вкус", и ведь если она заказывала себе туалеты, то это единственно только для того, чтобы понравиться ему, Бэнни…

Своего Бэнни Ви продолжала любить по-прежнему. Она его обожала и была вполне счастлива только в его присутствии. Ей хотелось показывать его всему свету, включая сюда же и мир газет. Что касается Бэнни, то они уже достаточно долго были вместе для того, чтобы он мог вполне хорошо ее изучить и отдать себе отчет во всех плюсах и минусах этого союза. Ее так ярко выраженная чувственность его не пугала, так как он сам был молод и пылок, и то искусство любви, которое ему преподала Эвника Хойт, сочетаясь с тем, которому Ви обучили ее многочисленные любовники, кружило им головы, и не было сил противиться охватывавшим их порывам. Но духовно они совсем не подходили друг другу. Ви готова была слушать все, о чем бы он ни говорил, но о том, насколько мало интересовало ее все мало-мальски серьезное, можно было судить по тому, как она ловко старалась переводить такой разговор на другие темы. У нее была своя собственная жизнь — жизнь стремительная, полная возбуждений, жизнь напоказ. Она могла глумиться над миром кино, но тем не менее этот мир был ее миром, и аплодисменты и поклонение были именно тем, чем она жила. Она всегда "была на сцене", всегда играла роль — роль профессиональной любимицы публики, всегда блестящей, юной, красивой, веселой. Задумчивость и сосредоточенность в том кругу, к которому принадлежала Ви, считались чем-то чуть ли не предосудительным.