– Вот дом, который очень нравился Валентину Сергеевичу, он часто ходил сюда гулять с Горацием.

Я взглянула на дом. Это был большой двухэтажный дом с крыльцом-портиком, который поддерживали две деревянные резные колонны. Окна были большие, с резными же наличниками, а сбоку пристроена деревянная башенка аж в три этажа. Кое-где сохранились еще стекла, но было видно, что дом давно необитаем и разрушается понемногу, хоть и окружал его забор из плотно пригнанных досок. Гораций скользнул куда-то влево и сделал было попытку протиснуться сквозь дырку в заборе, но Эрик ловко подхватил его и пристегнул на поводок.

– Нельзя, Гораций, там чужая территория, – стала я ему выговаривать.

Гораций посмотрел на меня с легким презрением:

«Вечно глупости твердишь, как все женщины!» – говорил его взгляд.

Но мне было не до взглядов нахального ротвейлера, я уставилась на дом. Башенка, крыльцо-портик, колонны – все это очень напоминало рисунок Валентина Сергеевича в тетрадке.

«Дом, который построил Джек». Занятно! Значит, гулял здесь, смотрел на дом, потом вспомнил и нарисовал по памяти. Очень похоже! Я вспомнила, как забавно он изобразил Горация. На рисунках был изображен не просто какой-то ротвейлер, а именно Гораций, с его выражением и в его любимых позах. Определенно, у Валентина Сергеевича был талант!

– Пойдемте домой, – позвала я Эрика.

Как-то мне стало неуютно. Он тоже поскучнел, и мы быстрым шагом направились домой.

У парадной на лавочке сидел Олег. Хоть тут-то мне повезло, он пришел вовремя и увидел нас с Эриком. Я повеселела и чинно представила их друг другу. И мне показалось, что Олег слегка помрачнел. Эрик поскорее ретировался.

– Выглядишь ты получше, – нехотя признал Олег.

– Много гуляю на свежем воздухе, ты же видишь. И Горацию прогулки на пользу. Нельзя собаку только кормить, с ней надо много гулять и играть в шумные игры.

– Да, Гораций тоже в неплохой форме, – согласился он. – Слушай, все хотел тебя спросить, на что ты живешь?

– Остались кое-какие деньги от Валентина Сергеевича, – неохотно призналась я, – только не говори Артему, а то он попросит взаймы.

– С чего это я буду Артему говорить? – фальшиво, как мне показалось, удивился Олег. – Да я его сто лет не видел.

Вот врет-то! Но усилием воли я подавила в себе раздражение.

– Так что, как видишь, дорогой, все у меня в порядке, деньги есть, я не скучаю, ты можешь спокойно заниматься своими делами.

– Но я… – начал было он.

– Знаю-знаю, чувствуешь за меня ответственность. Пожалуйста, я тебе не запрещаю. Можешь навещать меня, только не так часто, потому что ты мешаешь моей личной жизни.

Видя, что он стал мрачнее тучи, я мягко добавила:

– Ты не забыл, что мы развелись?

– Вот я и думаю, может, мы поспешили? – уныло протянул он.

– Нет уж! – я вскочила на ноги. – Как в анекдоте – умерла, так умерла! И менять мы ничего не будем, то все дело прошлое.

– Вот, узнаю тебя прежнюю, – улыбнулся он. – А то я уже беспокоился, какая-то ты стала смирная, говоришь тихим голосом, не ругаешься.

– Ладно, можешь проститься с Горацием и отбывать к себе домой. Если что-то будет нужно, я сама тебе позвоню.

Аристид де Бельмон грустно смотрел на меня с обложки своего романа. Ничего, завтра мы все наверстаем!

Перед сном я достала тетрадку Валентина Сергеевича, еще раз посмотрела на рисунок дома. Дом несомненно тот же. И собака – Гораций. И что из этого следует? Только то, что у старика бывали просветления. И стишок Маршака он вспомнил полностью. Я закрыла тетрадь с тяжелым сердцем.

Проснулась я рано совершенно самостоятельно. Никто не звонил в дверь и не обрывал телефон. Значит ли это, что началась новая жизнь, что Олег поговорил со всеми моими мужьями и дал, так сказать, отбой воздушной тревоги? Будем надеяться на лучшее. А пока все по плану: утренний туалет и водные процедуры, то есть прогулка с Горацием под проливным дождем. И наконец я дорвалась до Бельмона, отключив предварительно телефон.

И только вечером, когда я спохватилась и включила телефон обратно, позвонила рассерженная следователь Громова и сказала, что с утра требует меня на повторный допрос, и где это, интересно, я хожу, если всем говорю, что работаю дома, потому что она, Громова, целый день до меня дозвониться не может.

Единственный ответ, который пришел мне в голову, это «Не ваше дело», но ведь с работниками милиции нельзя так хамски разговаривать, это неразумно, все равно что дразнить тигрицу в клетке, у которой сломан замок на дверце. Я представила себе следователя Громову в образе полосатой тигрицы в сером костюме и в очках. Зрелище впечатляло. Поэтому я кротко поинтересовалась, к какому часу мне являться завтра. Громова ворчливо ответила, что к двум.

С утра за всей суетой я не успела сосредоточиться и подумать, а какого черта, собственно, Громовой от меня нужно на повторном допросе.