Он продолжал бежать – на свет. Поднял руки и увидел свои пальцы, напряженные, сведенные судорогой, – руки страдальца на полотне экспрессиониста. И вдруг осознал, что кричит. Звук эхом отдался от оштукатуренных и кирпичных стен окружающих зданий и забился у него в ушах, так что он уже не слышал рева мотоцикла за спиной. Перед глазами возникла картина: его мать у польской дороги, и Эрих Радек, приставивший револьвер к ее виску. Только тут он понял, что кричит по-немецки. На языке своих снов. На языке своих кошмаров.

Второй убийца нацелился и приподнял козырек своего шлема.

Габриель услышал свое имя:

– Ложись! Ложись! Габриель!

Он понял, что это голос Кьяры.

И упал на панель.

Пули Кьяры пролетели над его головой и попали в приближавшееся motorino. Мотоцикл, потеряв управление, развернулся и врезался в дом. Убийца перелетел через руль и растянулся на камнях мостовой.

– Нет, Габриель! Оставь! Да скорей же!

Он поднял глаза и увидел протянутую к нему руку Кьяры. Он залез на motorino, прильнул к спине Кьяры, а мотоцикл с треском понесся по корсо к реке.

У Шамрона существовало правило насчет пользования конспиративными квартирами: никаких физических контактов между агентами мужского и женского пола. В тот вечер на квартире Конторы на севере Рима, близ ленивого изгиба Тибра, Габриель и Кьяра нарушили это правило со страстью, какая бывает порождена страхом смерти. Только после этого Габриель потрудился спросить Кьяру, как она нашла его.

– Шамрон сказал мне, что ты едешь в Рим. Он попросил меня последить, не угрожает ли тебе опасность, чтобы обезопасить тебя. Я, конечно, согласилась. У меня ведь личная заинтересованность в том, чтобы ты продолжал жить.

Габриель удивился, как это он не заметил, что за ним ездит итальянская богиня пяти футов десяти дюймов ростом. Правда, Кьяра Цолли была отличным работником.

– Я хотела присоединиться к тебе за ленчем в «Помпьере», – проказливо сказала она. – Но подумала, что это не очень хорошая идея.

– Что ты знаешь о деле?

– Лишь то, что худшие мои опасения насчет Вены оправдались. Почему бы тебе не рассказать мне остальное?

Он так и поступил, начав с вылета из Вены и закончив информацией, которую он получил ранее в тот вечер от Шимона Познера.

– Так кто же послал этого человека в Рим, чтобы убить тебя?

– Я думаю, вполне разумно предположить, что это тот же, кто устроил убийство Макса Клайна.

– А как они нашли тебя здесь?

Габриель задавал себе тот же вопрос. Его подозрения, естественно, пали на розовощекого австрийского ректора «Анима» – епископа Теодора Дрекслера.

– Так куда же мы дальше отправляемся?

– Мы?

– Шамрон велел мне прикрывать тебя. Ты хочешь, чтобы я не выполнила прямого указания Memuneh?

– Он велел тебе следить за мной в Риме.

– Это было задание с открытой датой, – возразила она вызывающим тоном.

Габриель с минуту лежал, гладя ее по волосам. По правде говоря, ему не помешал бы товарищ по странствиям и вторая пара глаз на оперативной работе. Учитывая явное наличие риска, он предпочел бы, чтобы это был кто-то другой, а не женщина, которую он любил. В то же время она доказала, что является ценным партнером.

На ночном столике стоял надежный телефон. Габриель набрал номер в Иерусалиме и пробудил Мордехая Ривлина от глубокого сна. Ривлин назвал ему фамилию в Буэнос-Айресе, дал номер телефона этого человека и адрес в barrio [18] Сан-Тельмо. Затем Габриель позвонил в «Аэролинеас Архентинас» и заказал два билета бизнес-класса на вечерний самолет. И повесил трубку. Кьяра лежала, прижавшись щекой к его груди.

– Ты кричал там, в проулке, когда бежал ко мне, – сказала она. – Ты помнишь, что именно?

Он не мог вспомнить. Так бывает, когда, проснувшись, не в состоянии вспомнить сон, который тревожил тебя.

– Ты звал ее, – сказала Кьяра.

– Кого?

– Свою мать.

Он вспомнил картину, возникшую перед его глазами, когда, теряя рассудок, бежал от человека на motorino. Он подумал, что, возможно, действительно звал мать. Ни о чем другом он не думал.

– Ты уверен, что Эрих Радек убил тех бедняжек в Польше?

– Уверен, насколько можно быть уверенным через шестьдесят лет после случившегося.

– А если Людвиг Фогель является Эрихом Радеком?

Габриель потянулся и выключил лампу.

Рим

На виа делла Паче не было никого. Часовщик остановился у ворот «Анима» и выключил мотор motorino. Он протянул дрожащую руку и нажал на кнопку переговорного устройства. Отклика не было. Он позвонил в звонок. На этот раз юношеский голос ответил ему по-итальянски. Часовщик по-немецки попросил о встрече с ректором.