— Вы с такой легкостью говорите это, Морейн! — воскликнула Найнив. — А люди в гостинице? Пострадают люди, хозяин гостиницы потеряет свое имущество, и все из-за вас! Прячетесь за всю вашу болтовню о том, чтобы идти в Свете, а сами готовы отправиться дальше, без всякой мысли о нем. Все его несчастья из-за вас!

— Из-за этих троих, — сердито произнес Лан. — Пожар, раненые, все происходящее — из-за этих вот троих. Раз приходится платить такую цену, значит, есть за что. Темному нужны эти ваши мальчики, а то, к чему он так жадно стремится, нужно держать от него подальше. Или же вы скорей позволите забрать их Исчезающему?

— Спокойней, Лан, — сказала Морейн. — Спокойней. Мудрая, по-вашему, я могу помочь мастеру Фитчу и людям в гостинице? Что ж, вы правы. — Найнив попыталась было что-то сказать, но Морейн отмахнулась и продолжила: — Я могу сама вернуться и оказать какую-то помощь. Не очень большую, разумеется. Это привлечет внимание к тем, кому я помогу, внимание, за которое они меня вряд ли поблагодарят, учитывая, что Дети Света в городе. А защищать всех вас придется оставить одного Лана. Он очень хорош, но если вас обнаружит Мурддраал с кулаком троллоков, то Лан в одиночку с ними не справится. Конечно, мы можем вернуться все вместе, однако сомневаюсь, что мне удастся провести нас всех в Байрлон незамеченными. И это раскрыло бы нас перед теми — кем бы они ни были, — кто устроил этот пожар, не говоря уже о Белоплащниках. Будь вы на моем месте, какое решение из двух возможных выбрали бы вы?

— Я что-нибудь сделала бы, — неохотно пробормотала Найнив.

— И по всей вероятности, вручили бы победу Темному, — отозвалась Морейн. — Помните, чего — кого — он хочет. Мы ведем войну точно так же, как любой в Гэалдане, хотя там сражаются тысячи, а здесь нас — всего восемь. Мастеру Фитчу я пришлю достаточно золота, чтобы он отстроил заново «Оленя и Льва», золото, которое нельзя будет отследить от Тар Валона. И к тому же помогу каждому пострадавшему. Что-то большее только подвергнет их опасности. Все далеко не так просто. Я надеюсь, вы понимаете. Лан.

Страж повернул коня и вновь возглавил колонну.

Время от времени Ранд оборачивался. Ему удалось разглядеть только зарево в облаках — и все, а потом даже оно растворилось во тьме. Он тешил себя надеждой, что с Мин ничего не случилось.

Было все так же темно, хоть глаз выколи, когда в конце концов Страж съехал с утоптанной до каменной твердости дороги на обочину — а за ним и весь отряд — и спешился. Ранд прикинул, что до рассвета осталась пара часов. Они стреножили лошадей, по-прежнему оседланных, и разбили лагерь, не разводя костра.

— Один час, — предупредил Лан, когда все, кроме него, завернулись в одеяла. Ему предстояло стоять на страже, пока остальные спят. — Один час, а потом — в путь.

Тишина опустилась на отряд.

Через несколько минут Мэт произнес шепотом, который едва долетел до Ранда:

— Интересно, а что сделал Дав с тем барсуком?

Ранд молча покачал головой, а Мэт помолчал. Потом произнес:

— Знаешь, Ранд, я считал, что ничто не предвещает плохого. Никаких признаков угрозы, с тех пор как мы переправились через Тарен, и вот мы — в городе, вокруг нас стены. Я думал, что нам ничего не угрожало. А потом этот сон. И Исчезающий. Будем ли мы когда-нибудь вновь в безопасности?

— Пока не окажемся в Тар Валоне, — произнес Ранд. — Так она нам говорила.

— А потом мы будем под защитой? — тихо спросил Перрин, и все трое посмотрели на затененный силуэт, которым была Айз Седай. Лан растаял во тьме; он мог быть где угодно.

Вдруг Ранд зевнул. При этом звуке его друзья нервно дернулись.

— По-моему, нам нужно немного поспать, — сказал Ранд. — Утро вечера мудренее.

Перрин тихо произнес:

— Ей нужно бы что-то сделать.

Никто не ответил.

Ранд поерзал на боку, стараясь устроиться поудобнее на твердом корне, перевернулся на спину, потом перекатился дальше от камня и еще одного корня, врезавшихся в поясницу. Место для привала было не очень подходящим, оно совсем не походило на поляны, что выбирал Страж раньше, когда отряд двигался на север от Тарена. Ранд уснул с мыслью о том, какой сон ему приснится от корней, вдавившихся под ребра, и проснулся от прикосновения Лана к его плечу, — ребра ныли, и благодаря этому никаких снов, даже если они и были, юноша не помнил.

До сих пор вокруг лежали предрассветные сумерки, но как только одеяла были свернуты и приторочены к седлам, Лан вновь повел отряд дальше на восток. После восхода солнца путники, еще сонные, позавтракали хлебом, сыром и водой, не слезая с лошадей и не останавливаясь, кутаясь в плащи на пронизывающем ветре. Все, кроме Лана, разумеется. Он тоже завтракал, но глаза его затуманены не были, и он не ежился от холода. Лан переоделся в свой меняющий цвета плащ, и тот вился вокруг него, переливаясь серым и зеленым: единственное, чему Страж, уделял внимание, — чтобы правая рука его была свободна. Лицо Лана сохраняло бесстрастное выражение, но глаза все время рыскали по сторонам, словно он в любой момент ожидал нападения из засады.