Мэт громко фыркнул:

— Я был бы последним дураком, если бы полез в этот проклятый тер'ангриал, хоть бы и с разрешения Морейн. Я с вашей Силой никаких дел иметь не желаю. Выбрось все это из головы.

— Мэт, но это единственный шанс, другого способа я не знаю.

— Но он не для меня, — твердо возразил юноша. — Чем такой шанс, лучше уж никакого.

Несмотря на его тон, девушке хотелось обнять Мэта, но она опасалась, что это стало бы предметом его дурацких шуточек. Он ведь неисправим — таким уж на свет уродился. Но, как бы то ни было, он пришел к ней за помощью.

— Мне очень жаль, Мэт. Что ты собираешься делать?

— Играть в карты, наверное. Если кто-нибудь сядет со мной играть. Могу еще играть в камушки с Томом. Метать кости в тавернах. На худой конец отправлюсь в город. — Он уставился на проходившую мимо служанку, стройную темноглазую девушку примерно его возраста. — Найду чем заняться.

У Эгвейн руки чесались влепить ему оплеуху, но она сдержалась и спросила:

— Ты ведь и правда не собираешься уходить, Мэт?

— А если бы собрался, ты бы донесла Морейн? — Он тут же предупреждающе поднял руки:

— Ну-ну. Не надо. Я ведь уже сказал — нет. Не стану врать, что мне это по вкусу, но я не уйду. Тебя это устраивает? — Лицо его стало задумчивым и печальным. — Эгвейн, тебе никогда не хотелось вернуться домой? И чтобы всего этого не было?

Вопрос был не прост. Но в ответе Эгвейн была уверена:

— Несмотря ни на что — нет. А тебе?

— Мне тоже. Было бы глупо думать иначе, верно? Что я люблю, так это города, и Тир мне подходит. До поры до времени, Эгвейн, ты ничего не скажешь Морейн? О том, что я просил совета, и все такое?

— А почему? — недоверчиво спросила Эгвейн. В конце концов, это был Мэт. Он смущенно пожал плечами:

— Я всегда старался держаться от нее подальше. И изо всех сил противился ее влиянию. А тут… подумает, чего доброго, что я начинаю слабеть. Ты ведь не скажешь, правда?

— Не скажу, — ответила Эгвейн, — если ты пообещаешь, что не подойдешь к этому тер'ангриалу без ее разрешения. Я и говорить-то тебе о нем не имела права.

— Обещаю. — Он усмехнулся. — Я не подойду к этой штуке даже ради спасения собственной жизни. — И с дурашливой торжественностью произнес:

— Клянусь!

Как бы ни менялось все вокруг, Мэт оставался Мэтом.

Миновало три дня, таких душных и жарких, что они истощали терпение даже привычных к подобной погоде жителей Тира. Жизнь в городе замерла, а обитатели Твердыни буквально засыпали на ходу. Видя нерадение прислуги, домоправительница рвала на себе волосы, но поделать ничего не могла — все силы отнимала жара. Защитники Твердыни таяли на своих постах, точно оплавленные свечи, а их командиры, пренебрегая своими служебными обязанностями, потягивали охлажденное вино. Благородные Лорды большую часть дня отсиживались в своих покоях, а некоторые из них и вовсе покинули Твердыню, предпочитая переждать жару на востоке, в своих имениях, раскинувшихся на склонах Хребта Мира. Там было малость попрохладней. Как ни странно, лишь чужеземцы, переносившие жару куда тяжелее местных жителей, не утратили бодрости духа. Час за часом убегало драгоценное время, и тут уж не до жары.

Мэт очень скоро убедился, что не ошибся: после того как игральные карты пытались его прикончить, молодые лорды, наблюдавшие сию сцену, постарались довести эту историю до всех своих дружков, и слухи о ней разлетелись по всей Твердыне. Всякий, у кого в кармане завалялась хоть пара серебряных монет, в ответ на предложение Мэта сыграть отговаривался чем придется. Причем избегали Мэта не только молодые дворяне. Служанки, еще недавно щедро дарившие ему свои ласки, стали чураться парня, а одна или две напрямик сказали, что оставаться с ним наедине, по слухам, небезопасно. Перрин, похоже, был поглощен собственными заботами, а Том, тот и вовсе пропал из виду. Мэт понятия не имел, чем занят менестрель, но его невозможно было застать ни днем, ни ночью. Зато Морейн, которой Мэт желал сквозь землю провалиться, все время, будто ненароком, оказывалась рядом. Куда бы он ни пошел, сна то и дело появлялась поблизости, и с таким многозначительным видом, точно наперед знала все его потаенные мысли. В глазах ее читалось: знаю я, что ты задумал, но тому не бывать, все будет по-моему. Правда, для Мэта это ничего не меняло — он по-прежнему, раз за разом, находил предлог для того, чтобы отсрочить уход еще на денек. Он ведь и не обещал Эгвейн остаться здесь навсегда. Однако, так пли иначе, не уходил.

Как-то раз с лампой в руках он спустился в самое чрево Твердыни и добрался до наполовину рассыпавшейся в труху двери в дальнем конце подвального коридора. Некоторое время он таращился в темноту, силясь разглядеть непонятные предметы, укутанные пыльной холстиной, и грубо сколоченные бочки и клети, на которых в полном беспорядке были навалены статуэтки и всевозможные стеклянные, хрустальные и металлические штуковины неизвестного назначения. Поглазев на все это несколько минут, Мэт повернул назад, бормоча:

— Я был бы величайшим идиотом в этом идиотском мире!

Однако ничто не мешало ему наведываться в город. Там, в тавернах портового предместья Мауле или в Чалме, где теснились обширные склады и дешевые кабаки — грязные, мрачные и славившиеся беспрестанными драками, кислым вином да плохим элем, — можно было поиграть в кости, нимало не рискуя нарваться на Морейн. Ставки были пустяковыми, но, конечно же, не из-за этого он уже через несколько часов возвращался в Твердыню. О том, что постоянно тянуло его назад, поближе к Ранду, Мэт старался не думать.