— Ещё рано, — храбро заявил Малкольм, мучительно желая лечь, — не правда ли, Анжелика?

— Должна признаться, я и сама действительно устала, — тут же ответила она. Её веер закрылся, она положила его, улыбнулась ему, Понсену и остальным и приготовилась уйти. — Может быть, мы выскользнем незаметно, а вечер пусть продолжается...

Они вполголоса извинились перед теми, кто был рядом. Все остальные притворились, что не заметили их тихого исчезновения, но после неё в зале осталась пустота. У самой двери Анжелика вдруг спохватилась.

— О-ля-ля, я забыла веер. Я догоню тебя, мой дорогой. Она торопливо вернулась. Понсен перехватил её.

— Мадемуазель, — сказал он по-французски, — полагаю, это ваше.

— А, вы так добры. — Она приняла веер, в восторге от того, что её замысел удался и что Андре оказался достаточно наблюдательным, как она и надеялась. Когда он склонился над её рукой и легко прикоснулся к ней губами, она прошептала по-французски:

— Я должна увидеть вас завтра.

— Миссия, в полдень, спросите Сератара, его не будет на месте.

Она смотрела на своё отражение и словно видела перед собой другого человека. Рука со щеткой двигалась уверенно, расчесывая спутавшиеся кое-где пряди, кожу головы приятно покалывало, а она поражалась, что все ещё жива и внешне не изменилась после всех этих несказанных мук.

Любопытно. Каждый следующий день после первого давался ей все легче.

Почему так?

Не знаю. Впрочем, ладно. Завтрашний день разрешит проблему с этой задержкой, хотя, возможно, все начнется даже сегодня ночью, и мне больше не нужно будет бояться и плакать, плакать и снова бояться. Десятки тысяч женщин оказывались в той же ловушке, что и я, и все же выбирались из неё без вреда для себя.

Несколько глотков лекарства, и все становится как раньше, и никто ничего не знает. Кроме тебя и Бога! Кроме тебя и доктора, или тебя и повивальной бабки — или ведьмы.

Довольно на сегодня, Анжелика. Уповай на Господа и на Благословенную Богоматерь. Благословенная Богоматерь защитит тебя, ведь ты невинна. Ты открыто помолвлена с замечательным человеком, как-нибудь ты выйдешь за него замуж и будешь жить долго и счастливо. Завтра... завтра начнутся все где и как.

Позади неё А Со готовила постель, собирая с неё чулки и белье. Платье с кринолином уже висело на особой вешалке вместе с двумя другими, полдюжины новых повседневных платьев лежали все ещё завернутые в большие пакеты из рисовой бумаги. Через открытое окно в комнату залетали смех, пьяное пение и музыка из клуба, которые как будто и не думали стихать.

Она вздохнула, всем сердцем желая вернуться туда. Щетка задвигалась энергичнее.

— Мисси хотеть ч'то, хейа?

— Нет. Хочу спать.

— Доблой ночи, мисси.

Анжелика заперла за ней дверь. Дверь в апартаменты Струана была закрыта, но не заперта. По заведенному порядку, как только она заканчивала свой туалет, она стучалась к нему, потом входила и целовала с пожеланием спокойной ночи, иногда обменивалась с ним двумя-тремя фразами и возвращалась назад, оставляя дверь приоткрытой на случай, если ночью ему станет плохо. Такое теперь случалось нечасто, хотя, с тех пор как неделю назад он прекратил принимать снотворное, он проводил ночи беспокойно, почти не спал, однако её никогда не тревожил.

Анжелика опять присела к зеркалу, и ей понравилось то, что она там увидела. Её пеньюар был шелковым, весь в кружевах и очень парижский — сшитая здесь копия того, что она привезла с собой.

Пробкой от духов она рассеянно коснулась груди и за ушами, слегка поправила кружева. Легкий стук в дверь.

— Малкольм?

— Входи... я один.

Неожиданно для неё, он оказался не в постели, а в своём кресле. Красный шелковый халат, глаза странные. В ту же секунду какой-то инстинкт заставил её насторожиться. Она, как обычно, заперла дверь и подошла к нему.

— Не устал, любовь моя?

— Нет и да. Когда я вижу тебя, у меня перехватывает дыхание. — Он протянул к ней руки, и она подошла ближе, сердце её учащенно забилось. Его руки дрожали. Он притянул её к себе, начал целовать ей пальцы, руки, грудь. В первый момент Анжелика не сопротивлялась, наслаждаясь его обожанием, желая его. Она наклонилась к нему, поцеловала и позволила гладить и ласкать себя. Потом, чувствуя, что жар накатывает слишком быстро, она опустилась на колени рядом с креслом, наполовину разорвав его объятия.

— Мы не должны, — прерывисто прошептала она. Её сердце стучало так же гулко, как и его...

— Я знаю, но мне необходимо, я так хочу тебя... — Его горячие дрожащие губы нашли её губы, прижались к ним, её губы ответили. Теперь его рука гладила её по бедру, разжигая все сильнее огонь в её чреслах, потом эта сладостная мучительница передвинулась выше, ещё выше, и Анжелике захотелось большего, но она погнала себя прочь от манящего края и опять отстранилась, шепнув: «Нет, ch'eri». Однако на этот раз он удивил её , оказавшись гораздо сильнее, чем она думала, его вторая рука удержала её в любовных тисках, голос и губы становились все настойчивее, убедительнее, ближе, ближе, но тут, забыв обо всем, он слишком резко повернулся, и боль сразила его.